Тайна старого грота

– Эх, дебил, мозги набекрень, нет ума, считай калека, – обреченно произнес боцман. – Знал ведь, что все дело погубишь, шпана из подворотни.

– Ты, Монах, бочку на меня не кати. Пахан, вор в законе объявился, – озлобился Глот и угрожающе прошипел. – Встретимся еще в СИЗО. Живо кровь пущу. Мне это раз плюнуть.

Боцман присмирел, зная, что Вампир слов на ветер не бросает. Запах свежей крови у него вызывает патологическое наслаждение. Прямая противоположность тем, кто при виде ее падает в обморок.

– Кроме того, ваша вина подтверждается показаниями Корецкого, видевшего вас в момент выемки денег из тайника в гроте и закладки туда пакета с наркотиками, – дожимал арестованного Владимир.

– Это оговор, – словно утопающий за соломинку, ухватился тот за подвернувшийся контраргумент. – Корецкий – лицо заинтересованное, муж убитой, поэтому не может быть объективен.

– Верно, – согласился Щеглов, подмечая, что тот не утратил способности мыслить логически. – Но вы признали, что прибывшая из Москвы на отдых Вика была изнасилована и убита?

– Вы сами об этом сообщили.

– Тогда мы поступим так, – следователь велел конвоиру на время увести Мохначева в ИВС. Через пять минут после того, как они удалились, нажал кнопку звонка. Второй конвоир ввел в кабинет мужчину, задержанного ночью в гроте.

Квадратный низкорослый субъект слегка прихрамывал от укуса Пальмы. У Белозерцева сложилось такое ощущение, что этот мрачный с тяжелым подбородком тип, растет не ввысь, а вширь. "Не удивлюсь, если у него кличка Квадрат", – подметил капитан.

С появлением подельника у Глота угасла последняя надежда выпутаться из ситуации. Он явно не ожидал этой встречи, даже привстал со стула. Вошедший мужчина побагровел, кровью налилась бычья шея, лихорадочно задвигались желваки на квадратном лице. Вся злость, накопившаяся в нем за остаток ночи, проведенной в камере ИВС, выплеснулась на обидчика:

– Вампир, сдал меня с потрохами! – двинулся он на Антона, норовя боднуть его коротко остриженной, словно чугунной, головой, поскольку руки стягивали, явно тесные для него стальные "браслеты". Конвоир вовремя преградил дорогу.

– Что ж ты, всего пять пакетиков… коту под хвост, – не унимался подельник, распаляя себя. – Я ж тебя, как щенка, раздавлю, мокрого места не останется. Ты меня знаешь. Так надуть. Жив останешься, парашу всю ночь в камере сторожить будешь…

И повел из стороны в сторону налитыми кровью глазами.

– Погоди, Граф. Ты что, очумел? – встрепенулся Глот. – Какие пять пакетиков? Глаза разуй. Все двадцать были, как договорились, тютелька в тютельку. Зажилил, наверное?

– Пять, тебе говорю, было, – наконец он сообразил, что в тайнике могли порыться до него: недаром засаду устроили. Переглянувшись, они с досадой поняли, что этой бурной встречей окончательно выдали друг друга.

– Вы не станете отрицать свою причастность к наркотикам? – формальности ради, спросил Щеглов у перекупщика. – Задержаны с поличным на месте преступления. При обыске изъято оружие – пистолет. Мы проверили: он похищен у прапорщика из местного гарнизона.

– Не стану, – устало произнес Граф. Следователь велел привести Мохначева. Когда тот появился, их в кабинете стало семеро: Щеглов, Белозерцев, двое конвоиров и трое подследственных, находившихся в наручниках, дабы у них не появилось соблазна спровоцировать инцидент.

– Кажется, все в сборе, – Владимир обвел присутствующих взглядом. – Не хватает одного, весьма важного свидетеля.

Подследственные насторожились, недоверчиво поглядывая друг на друга и соображая, от кого ждать подвох. Щеглов нажал кнопку звонка. В тот же миг в кабинет вошел Будченко, держа на поводке Матильду. Глот все понял, плотно вжался в спинку стула. Обезьянка заметалась, занервничала, издавая воинственные крики. Следователь подал знак Анатолию, и едва тот расслабил поводок, как Матильда прыгнула на Вампира, вцепилась в его прическу.

– Уберите эту бешеную тварь! – закричал он, пытаясь сбросить обезьянку сцепленными руками. – Я за себя не ручаюсь…

Эксперт поспешно оторвал и успокоил Матильду, увел ее из кабинета.

– Вот вам еще одно доказательство того, что вы убили фотографа, – дожал его Щеглов. Глот сидел, уронив голову и утратив всякую способность к сопротивлению.

– Итак, чистосердечное признание и раскаяние облегчит вашу участь, – следователь поочередно взглянул на подследственных. – Кто начнет?

Те отчужденно молчали, кипя от злобы и ненависти.

– Значит, саботаж. Не желаете снять с души грех, покаяться, – без огорчения вымолвил Владимир. – Тогда не обессудьте, капитан Белозерцев освежит вашу память.