Тайна старого замка

— Ну нет! Наоборот, женщина эпохи Возрождения — это гармония, грация, изящество, величие. И при этом имелась в виду не просто идея, а самая настоящая физическая, телесная красота, то, что можно пощупать. Но, кроме красоты и обаяния, от нее требовались образованность и ум, знание языков, древней философии, поэзии, музыки. Неплохо, если бы она еще писала стихи, переводила Аристотеля и Платона. И еще она была, пожалуй, куда искуснее и изощреннее многих из нас и в умении надушиться, и в нарядах и украшениях. В одежде и прическах женщины Возрождения достигли совершенства. Ты же сама знаешь, наши кутюрье очень часто обращаются к образцам той эпохи.

— В общем, сидит такая раскрасавица целыми днями одна и пыхтит над каким-нибудь древнегреческим гекзаметром, а какой-нибудь Петрарка, вместо того чтобы отвезти ее, скажем, в театр или модную таверну, тоже сидит в одиночестве и кропает сонеты о несчастной любви.

Наталья рассмеялась:

— Они тебя просто не поняли бы. В то время любви придавалось огромное значение, человек, не способный испытывать такие высокие романтические чувства, воспринимался как не совсем полноценный, что ли. А по-настоящему, в полную силу, любить невозможно, если нет всего в комплексе: восхищения красотой мира, отчаянной жажды физической близости — попросту говоря секса, и настоящего культа красивого тела. Вспомни новеллы Боккаччо! Сколько в них чувственности! Понимаешь, церковники слишком долго навязывали людям совсем другие ценности. Презрение к миру, аскетизм, умерщвление плоти… Ну сколько же можно это терпеть! Когда появился гуманизм с его культом наслаждения, это стало как глоток свежего воздуха. Люди снова начали по-настоящему жить и старались не упустить ничего из возможного. Любовь перестала быть запретной, презренной, теперь отношения между мужчиной и женщиной были связаны с любовью и эротикой.

— Как у Имы и Коссы.

— Ага.

Он не устоял перед силой ее любви!

Впрочем, так и должно было случиться — она — мягкая и нежная, как теплый средиземноморский вечер, и он — брутальный и горячий, как южный знойный день. Утонченная красавица из Болоньи, благородная донна Има Давероне, и римский понтифик, глава христиан всего мира, бывший пират Бальтазар Косса.

В век гуманизма женщина, наконец, перестала быть тем, к чему приучили ее темные века, теперь это была прелестная, изящно одетая, украшенная в соответствии со всеми принципами эстетики дама, в своем роде произведение искусства.

Такой и была Има Давероне — идеал Ренессанса.

Моральным ограничениям, аскетическим идеалам и церковным догмам она противопоставляла гедонизм, этику наслаждения, восхищения красотой человеческого тела. Любовь, без которой все казалось постным и скучным, оправдывала и возвышала для Имы все. Она считала ее первейшим и могущественнейшим проявлением человеческой личности. Благодаря любви она нашла себя, и ее великая страсть стала естественным состоянием души. Рядом с Коссой исчезла ее пассивность, Има ощутила свою сопричастность жизни: история принадлежала ей, она могла ее изменить, если не в основном течении, то, по крайней мере, в некоторых важных аспектах. «Я хочу это сделать, я могу это сделать», — так говорила она, и это было правдой, потому что изменило ход истории, предопределило смену эпох.