Тайна старой леди

ГЛАВА 7

Шок! Я поднялась с мягкого дивана, подошла к огромной зеркальной стене — неужели это приговор мне, неужели так непреодолимо для мужчин влечение к этому? Что во мне такого особенного? Я видела по телевизору конкурсы красоты, видела моделей на обложках журналов. Меня не взяли бы на тот конкурс. Я не вышла ростом. С моими метр шестьдесят пять я смотрелась бы жалко, как гномик. И что мне теперь со всем этим делать? Можно сделать пластику, но так уж сильно уродовать себя не хочется, да и в качестве племенного фонда я все равно буду годна. Или бежать, куда глаза глядят? Или то, что посоветовала бабушка — но это вообще ни в какие ворота…

Лизка подошла и стала рядом со мной. Светленькая, маленькая, симпатичная, как эльф.

— Любуешься? Дай мужикам пожрать нормально. Шеи уже посворачивали.

— Лиз, что тут такого, что им всем так нравится? Скажи честно.

— А фиг знает, Ари. Просто гармонично все как-то, все до мелочи. В одном ключе, что ли? Изысканно, пропорционально, я бы сказала — идеально. Трудно объяснить. Ты читала Ефремова? Он объясняет красоту рациональностью. Но это было бы слишком просто — сухо как-то.

Я слышала, как Кривцов говорил, что от твоей улыбки крышу сносит так, что хочется для тебя горы свернуть. Это же не потому, что в тебе все целесообразно? Есть еще личное обаяние. Ты очень милая, не только красивая, и это, как гипноз. Хочется любоваться, наслаждаясь эстетически. Даже я зависаю иногда. А что там у мужиков происходит — вопрос. В общем, объяснила, как смогла. А что тебя сейчас-то пробило?

— Лиза, это все хорошо, но вот… если ты узнаешь обо мне что-то нехорошее, но я не буду в этом виновата, как ты поступишь? И вот тут как раз наступает полная задница, Лиза. Я сейчас своих родителей… валемидин твой с собой? А аптека тут есть рядом?

— Ты меня пугаешь, мать. Ты забыла, что мы команда? Да по фигу мне… давай, колись уже.

— Сначала валемидин… маме дам. Блин, театр какой-то, тупо драматический. Сама во все это не верю…

Мы купили лекарство, почти насильно влили в маму, напугав ее этим еще до моей исповеди. Сидели и ждали, пока подействует. Потом папа не выдержал и рявкнул. И я стала рассказывать. С того момента, когда мне предложили работу у Бэллы.

Они слушали молча, а я старалась говорить связно. Некоторые моменты, в частности о поцелуях, неудобно было озвучивать при папе, но я же боец? И говорила, глядя ему в глаза. Не его я боюсь. Я рассказала и про Ярослава. Про мой первый поцелуй в машине, и честно призналась, что мне понравилось. И про то, что было потом. Рассказала все, что знала, про Бэллу. А потом зачитала бабушкино письмо вслух. Теперь они знали все.

Прибалдевшая Лизка замерла, выпучив глаза. Мама смотрела на меня со страхом, очевидно уже прокручивая в мозгу все те ужасы, что мне грозили.

Папа молча смотрел в окно, только желваки играли на скулах. Они с мамой внешне мало подходили друг другу. Она — милая, нежная, даже изысканная, очень женственная в своих платьях. А он — сухощавый, невысокий, в вечных джинсах, с ранней сединой и сильный, очень сильный — не только физически. Эта сила — сила характера, была во взгляде, в мимике, в жесткой лепке его лица… Вот и сейчас — никакой паники. Он помолчал немного, обдумывая то, что услышал. Потом сказал:

— Мне бы взглянуть на этого Ярослава, Риша. Я хочу составить мнение о нем. В идеале — поговорить бы.

— Папа, у нас с ним сейчас вооруженный до зубов нейтралитет.

— Это с твоей стороны, — мягко сказал он.

— И мне не понятно — как ты объяснишь свой интерес? Обозначив мой?

— Почему? По его вине ты попала в неловкую ситуацию, пережила стресс. Не желаешь с ним общаться, но он не принимает это во внимание. Я считаю, что это веский довод, чтобы выяснить, что ему нужно от моей дочери и предупредить, что я не потерплю его излишней настойчивости. Логично?

— Это что — я тебе жаловалась?

— Ты пребывала в подавленном состоянии, глаза заплаканные, я настоял на объяснении.

— Ну-у… Не столько он и натворил, чтобы вот так его…

— А это уже не важно. Он у нас, извините, на данный момент единственный кандидат на помощь в дефлорации.

— Виктор! — вскинулась мама.

— Виктория! Я врач. Нормальный медицинский термин. Все серьезнее некуда и не до политесов. Получена четкая инструкция, хотя да — все чрезвычайно странно. Но я полностью доверяю твоей матери. Она уходила в здравом уме. И странности некоторые я замечал неоднократно. Угроза не иллюзорная, а реальная. За ней уже ходят по пятам. Подождем, когда перестанут церемониться и станут настаивать? А, может, не сочтут и это необходимым и просто умыкнут? Там темперамент, ты помнишь? — завелся папа, — к черту все! Я готов говорить с отцом Ярослава, если его сын настроен серьезно. А он настроен, уж поверьте мне, как представителю мужской половины — все признаки. Где я его могу увидеть, Арина?