Тайна старой усадьбы

«Ямами» в Озерске традиционно называли выносные погреба, устроенные жителями близлежащих бараков для хранения картофеля и прочих овощей, а также солений. Каждый погреб имел надстроенную сверху будочку с дверью и навесным замком от воров. Бывало, вскрывали и ямы…

Что же касается землянок, то они имелись у каждой уважающей себя ребячьей компании, конечно, состоящей отнюдь не из круглых отличников. Там играли в войну, в казаки-разбойники и в карты, а в старшем возрасте – пили дешевое вино, так называемые «чернила». Обычно каждая компания хранила место своей землянки – чаще всего это был оставшийся еще с войны окоп или капонир – в тайне. Разорить чужую землянку считалось делом чести, доблести и геройства.

– Значит, за третьей ямой… – протянул инспектор. И тут же спросил про Дылду.

Пацан лишь хмыкнул:

– Митька-то Евсюков? Конечно, знаю! У Таньки Щекалихи он, где же еще? А тут с месяц уже не живет, как с дядей Колей поссорился. Глаз не кажет.

Ах, вон оно что! Кивнув мальчишке, Игнат усмехнулся и запустил двигатель…

Татьяну Максимовну Щекалову, Таньку Щекалиху, разбитную особу двадцати с чем-то лет, Ревякин хорошо знал. Получив в наследство от недавно умершей бабки небольшую покосившуюся избу на окраинной улице Нагорной, сразу за старой церковью, Танька подолгу нигде не работала и вела, так сказать, антиобщественный образ жизни, привечая всякую местную шваль типа Ваньки Кущака с дружками или вот Дылды. Дорожкин давно уже собирался упечь ее за тунеядство, да все как-то не доходили руки. Тем более после недавно полученного условного срока Щекалиха присмирела и вела себя тише воды ниже травы. По крайней мере, соседи на нее не жаловались.

У Щекалихи Дылды тоже не оказалось. Зато оказался Ванька Кущак, которого опер тут же начал «плющить» за краденых кур. Просто вспомнил недавно списанный Дорожкиным материал и справку с метеостанции… Интересно, подписал отказные и. о. прокурора Алтуфьев? Да должен был. Если что не так, позвонил бы, чай, не чужой отделению человек – чваниться да пальцы гнуть не будет.

– Ты зачем кур сожрал, гад? – завидев сидевшего на крыльце Ваньку, грозно вопросил Ревякин.

Забулдыга тут же и раскололся:

– Так мы это… на закусь…

– На закусь! – желчно передразнил инспектор. – Все! Теперь давай в тюрьму собирайся.

– Да зачем же его в тюрьму-то?! – испугалась выскочившая из избы Танька.

Если бы не испитое лицо, не сальные спутанные волосы да не бланш под левым глазом, была бы вполне симпатичная молодая девка, эдакая плотненькая блондинка, навроде библиотекарши Тимофеевой.

Эх, дура баба! Что ж ты с собой сделала-то? Все водка, жизнь беспутная да забулдыги-дружки. А одета-то как – кацавейка грязная, рваные рейтузы… Тьфу!

– За все его в тюрьму! – нахмурился Ревякин. – Будет знать, как чужих кур жрать. Хотя…

Забулдыги переглянулись и с надеждой посмотрели на опера.

– Ладно, пока, может, и без тюрьмы обойдемся… – Хитрый инспектор как бы подумал и «подобрел». – Завтра явишься в отделение к Дорожкину. Напишешь, как там все было. И если претензий у хозяйки кур не будет…

– Да не будет! Мы ей забор вчера поправили… Она нам даже – маленькую…

– Ну, ладно тогда… смотри-и-и… Да! А Дылда где? Что-то я его не вижу?

– Так на рыбалку еще третьего дня ушел, – пожала плечами Щекалиха. – Куда-то в чухари, на озера. То ли в Койволу, то ли еще куда…

«Чухарями» в Озерске издавна называли вепсов, тех самых финно-угров, по чьи души приезжали экспедиции из Тарту.

– На рыбалку… Он что же, рыбак?

– Да никакой он не рыбак! – с непонятной яростью выкрикнул вдруг Ванька. – Так, балуется иногда. Больше водки попить, чем рыбы половить. Дождешься с него!

– А ты не знаешь – не говори! – Танька недобро прищурилась и сплюнула.

– Защищает еще его… – зашипел Кущак. – Синяк-то он поставил, в субботу еще. Как раз после танцев. Злой че-то пришел… Вот сгинул бы где-нить в болотах, никто бы и не заплакал.

В отделении Игната дожидался Дорожкин.

– Нет нигде Дылды, – войдя в кабинет, развел руками Ревякин. – В леса, говорят, ушел. На рыбалку.

– Да и черт с ним. Вернется – посадим. – Участковый махнул рукой. – Тут гражданка Марусевич приходила…

– Тамара?!

– Не, мать ее. Она брошку узнала.

– Какую еще брошку? – не понял Игнат.

– Ну, потерянную. Девчонки у клуба нашли. В траве. – Дорожкин вытащил из стола пачку «Примы» и… тут же убрал. – Нет, все же надо когда-нибудь бросить! Так вот, девчонки брошку мне отдали и объявление на афише повесили – мол, нашли. Марусевич объявление увидела и пришла – дочь ее, Тамара, такую совсем недавно купила. Там брак небольшой, в промтоварном предупредили – царапинка… Все сходится, я под роспись отдал. По идее, надо было Тамаре показать, но раз уж она пропала…

– А что за девчонки брошку нашли? – быстро сообразил Ревякин.

– Да знакомые все. Десятиклассницы. Катя Мезенцева и Колесникова Женя.

– Та-ак… Завтра же их опрошу!

– Не опросишь… – Участковый потянулся и хмыкнул. – В поход они ушли вместе с новым кружководом. Будут дня через три.

Новый пятиэтажный дом на улице Советской еще не был полностью заселен – одни окна светились, а в других было темно.