— Почему ты смеешься? Где Давид? — взволнованно и как-то нетвердо повторил доктор. Ему не ответили, девушка продолжала смеяться. Элен и китайская учительница сидели, не шелохнувшись, лунный свет освещал на их лицах напряженное недоумение.
— Спросишь еще раз, — хохотала Зои, — свалюсь под стол.
— Ульяна, вели зажечь свечи. Хочу видеть… Зои, замолчи же! — Наконец доктор сорвался на крик. Его вопль оборвался кашлем, смех Зои затих. Иноземцев схватил салфетку и долго не мог унять внезапный приступ. Видимо, кричать с имплантатами в голосовых связках было неприемлемо.
Элен подозвала горничную, и та принялась за спички. Тонкие лучинки не слушались и ломались в ее дрожащих пальцах. Прислуга в доме была запугана, будто бедные девушки находились в постоянном страхе сделать что-нибудь не так, оттого у них ничего не клеилось, все валилось из рук, и хозяйке приходилось их отчитывать. Хотя делала мадам Бюлов это мягко и нехотя. И сейчас просто взяла из рук прислуги коробок и тихо велела черной тени удалиться.
Спичка озарила лица сидящих: перекошенное презрительной усмешкой дочери Иноземцева, умиротворенно-спокойное — Элен и отрешенное — китаянки.
— Только одну, — велел доктор требовательным шепотом. Элен тотчас же потушила огонек, которым пыталась засветить вторую свечу. Иноземцев выдержал паузу и так же шепотом продолжил: — Я бы попросил проявить немного уважения… в присутствии гостя.
— Не дождешься! — отрывисто бросила девушка. — Я в спектакле твоем участвовать не стану. Так Давиду и передай. Давай-ка поговорим о том, где он сейчас. А? Ну-ка! Не желаешь? Давидушка твой в гараже Уитни. Этот балбес пытается воскресить последний полусдохший электромобиль. А-а-а, не считая тех зеленых, которые еще называются «такси».
И, развернувшись ко мне, продолжила:
— Представь, Эл, весь мир использует бензиновые двигатели, а этот уродец безрукий полагает, что умнее всего мира и хочет кататься на электричестве. Тут лампочку засветить не все себе могут позволить. А он — кататься на электричестве!..
С другого конца стола раздалось нечто вроде рычания:
— Зои.
В эту секунду я подумал, не без улыбки, что имя девушки было самым повторяющимся словом за весь этот нескончаемый безумный день. Все тона и полутона недоумения, упрека и даже ужаса яркими искрами разлетались от уст окружающих ее людей, точно от наковален: «Зои, Зои, Зои!» Верно, она была сущим наказанием и немало крови попила не только у родителей, брата, но и учительницы. На лице Юэнь была отмечена одна мысль: «Скоро ужин кончится, и я смогу уйти, стоит лишь немного потерпеть, ведь за капризы взбалмошной девчонки платят неплохие деньги».
А может, просто за семнадцать лет люди столь сильно изменились, что подобное превратилось в норму морали?..
— Отчитывай своего любимчика, он уже полгода не показывался в университете, — не унималась девушка. — А ко мне не лезь! И не смей шантажировать «Фордом», это мое авто. Отберешь — и все узнают, кто ты таков на самом деле!
— Если будешь ездить, как полоумная, отберу, — процедил Иноземцев по-русски; а я, как ни странно, отчетливо понял каждое слово: все-таки несколько месяцев у господина Р. не прошли даром. — Я видел, сегодня ты чуть не разбила оранжерею. Не тронь хотя бы ее…
Зои ничего на это не сказала. Лицо ее перекосила гримаса не то презрения, не то ярости — чувства захлестнули разум, а бранных слов собралось столько, что они попросту застряли в горле. От переполнявших эмоций она не смогла молвить и звука, наклонилась к тарелке и стала яростно терзать ножом и вилкой поданный ужин.
Тем временем месье Иноземцев опять закашлялся. Потом поднялся и долго стоял, тяжело опершись обеими ладонями о стол, при этом безжизненно свесив голову. И было в этой застывшей фигуре что-то знакомое, но я не успел вспомнить, что именно показалось знакомым, не то поворот головы, не то рисунок плеч. Я все еще не верил, что передо мной доктор.
— Завтра, — пробормотал осипшим шепотом он. — Мы поговорим с вами завтра, Герши.
И почти бегом, словно спасаясь, покинул столовую.
Несколько секунд все сидели молча, не дыша и не шевелясь. Только Зои продолжала яростно орудовать прибором, не забывая при этом наливать себе полные до кроев бокалы вина и мгновенно их опустошать, точно завсегдатай какого-нибудь портового трактира.
В конце концов Элен отняла у нее бутылку и знаком велела прислуге зажечь электричество.
Я зажмурился, некоторое время не мог открыть глаз, ибо те уже успели привыкнуть к темноте ночи, и на ум некстати пришло воспоминание о яме, в которую когда-то добровольно себя запер. Или недобровольно…