Тайна субургана. И если я умру завтра... Среда обитания

В дверь постучали. Хамба с Балданом замолчали и разом обернулись к двери. Вошел Дамиран-тайджи, низко склонился в подобострастном поклоне перед хамба-ламой, потом поздоровался с Балданом. По монгольскому обычаю, прежде чем задавать какие-либо вопросы или говорить о деле, настоятель предложил тайджи пиалу горячего чая с молоком, а когда тот осушил ее, спросил:

— Как поживаешь, тайджи? Я вижу, ты привез новости. Так выкладывай их поскорее!

Дамиран в нерешительности уставился на хамбу маленькими колючими глазками, как бы спрашивая, говорить или нет.

— Говори, не бойся. Посторонних здесь нет. Балдан — свой человек.

Еще несколько дней назад хитрый настоятель велел Дамирану не очень-то доверять Балдану и хорошенько к нему присматриваться. «Чем потерять дорогую вещь и рвать на себе волосы, лучше совсем никогда не иметь этой вещи», — поучал он Дамирана — свою правую руку.

— Председатель Сэд упал с лошади, нога его застряла в стремени, конь сгоряча далеко протащил его, и Сэд погиб. Вот эту печальную новость я и пришел вам сообщить.

На лице хамба-ламы тотчас заиграл румянец и заплясала улыбка. Но как высокое духовное лицо, исповедующее религию, которой противна любая насильственная смерть, он начал читать заклинания и со словами: «Бедняга, пусть его последующее перерождение будет счастливым», — повернулся к Балдану:

— Что вы скажете по этому поводу?

— Все понятно. Прикажите рассказать подробней: кто сделал, когда и как замели следы? Все наши действия получат соответствующий резонанс в разведуправлении в Харбине и в его филиале — в Хайларе. Рассказывайте!

— Говори, тайджи, — подбадривал Дамирана хамба-лама.

Дамиран заметно волновался. Он расстегнул верхние пуговицы на дэли, сглотнул слюну, облизал сухие губы и начал:

— По заданию нашего наставника я должен был убрать Сэда. Он оказывал огромное влияние на аратов. Но я стар, и мне, разумеется, самому трудно было бы справиться с этой нелегкой задачей. Поэтому я нашел подходящего человека, нашего верного единомышленника, тоже, как и мы, пострадавшего от новой власти.

— Кого же вы нашли, уважаемый Дамиран? — Балдан нетерпеливо похлопывал ладонью по голенищу сапога.

— Краснолицего Лувсана. До народной власти он был самым богатым человеком в нашем хошуне[32]. Новая власть раздала его бесчисленные табуны и стада, оставив ему жалкие крохи. В общем, он разделил мою участь.

— Я не одобряю вашего шага, — рассердился Балдан. — Да каждый глупец сразу укажет на него пальцем! Может быть, пока мы здесь лясы точим, его уже схватили. Идиоты! Ни одного задания не могут выполнить профессионально!

Морщинистое лицо тайджи покрылось красными пятнами, руки задрожали, упавшим голосом он попытался оправдаться перед всесильным японским посланником.

— Никто не заподозрит нас, не бойтесь. Подобных случаев в наших краях было немало. Даже опытные наездники, случалось, именно так и погибали в степи. И я не помню случая, чтобы кого-то подозревали при этом… Притом Лувсан не наемный убийца. Он преданный нам человек, сам заинтересован в нашем священном деле.

Балдану хотелось собственноручно расстрелять этих отщепенцев, которые, прикрываясь молитвами, сеяли по земле черное зло и рассуждали об убийстве человека с таким же спокойным равнодушием, как будто говорили о куске жареного мяса. Ему было невыносимо жаль честного, прямого, умного председателя Сэда, чуткого к горю людей, очень доброго человека, все мысли которого всегда были с народом. У Балдана щемило сердце от сознания своей вины, что он не успел предотвратить это гнусное убийство пламенного борца за народное счастье.

А в это время в центр сомона бешеным галопом скакал Цултэм. Подъехав к дому, где находилось сомонное управление, он с ходу прыгнул на крыльцо и вбежал в кабинет председателя сомона.

— Убили товарища Сэда. Вечером, когда он возвращался домой, его убили, свалили с коня, зажав ногу в стремени, и пустили лошадь галопом, дав ей такого кнута, что на крупе осталась темная полоса. Я знаю, чьих рук это дело. Убийца здесь, но у меня нет пока доказательств.

Председатель сомона, ранее работавший писарем в уезде, был по натуре человеком невозмутимым. Но, услышав эту весть, он сразу вскочил.

— Что ты мелешь? Какое может быть убийство в здешних краях, где каждый верует в бурхана, запрещающего насилие над человеком?! Отродясь не слыхивал про убийства!

— Да не мелю я, председатель! Сэд был ненавистен некоторым из бывших! Они давно точили на него зуб и открыто угрожали. Вы лучше меня знаете Сэда; всю душу он отдавал народу, боролся за нашу власть, прижимая к ногтю всякую контру!

— С этим делом разберемся, Цултэм.

— Председатель. Еще одно. Сейчас у нас ни о чем другом не говорят, как только о новом субургане и о пожертвованиях на его возведение. Запретили бы вы его вовсе, этот субурган! Люди, по-моему, даже есть перестали от этих разговоров.