Тайна субургана. И если я умру завтра... Среда обитания

Пока Оросман медленно и хрипло произносил слова своей речи, мне пришла в голову показавшаяся удачной мысль. Я достал ручку и в записной книжке принялся записывать отдельные фразы и выражения оратора. В течение часа Оросман безжалостно нападал на тех, кто «объявляют себя антифиделистами и антикоммунистами, а на самом деле являются антиамериканцами и антидемократами…». По именам и фамилиям перечислил некоторых лидеров, возглавляющих группы так называемых «ультраправых», и заклеймил их как «уличных шарлатанов»… «Мы, — в заключение сказал он, — не обещаем ничего. Мы просто сделаем. Сделаем. Сделаем».

Еще звучали аплодисменты, когда я уже выбежал из зала, схватил такси и помчался к Ванде. Было около двенадцати ночи, а ей нужно было подниматься с рассветом. Сонная, в едва накинутом домашнем халате, она открыла мне дверь. Я торопливо поцеловал ее и быстро спросил:

— У тебя есть пишущая машинка?

— Какого черта…

Я мягко прикрыл ей рот ладонью.

— Есть?

— Ну, есть… Рухлядь…

Изнутри послышался голос Эйлис:

— Кто там, Ванда?

— Ричард.

— Дай мне ее, завтра верну.

У нее был старенький «ундервуд», но печатать на нем можно. Я взял такси и отправился домой. К трем ночи у меня уже была готова маленькая, в четыре с небольшим странички, статейка.

Я выбежал на улицу и позвонил Тони. Дома его не было. Наверняка он развлекался в «Сильвии». Позвонил туда и, не ошибся.

— Это срочно, Мартинес, — сказал я хозяину отеля.

— Ладно, я его позову.

В «Сильвии» не было телефонов в номерах. Мне пришлось довольно долго ждать, пока Тони спустился в вестибюль.

— Тони?

— Ну что у тебя там? — без особого энтузиазма отозвался он.

— У тебя по-прежнему хорошие отношения с Савоем из «Лас Америкас»?

Мой вопрос его удивил.

— И в такой час ты пристаешь ко мне с этим?

— Очень важное дело, Тони.

— Ну?

— Мне нужно, чтобы ты ему позвонил сейчас же.

— В четыре утра? Ты случайно не спятил?

— У тебя есть его домашний телефон?

— Я его помню…

— Позвони ему и скажи, что тебе нужно, чтобы в следующем номере он поместил одну статью.

— Чью?

— Мою.

— Слушай, ты, часом, не пьян?

— Я не пьян. Ты должен оказать мне эту услугу. Я перезвоню тебе через пятнадцать минут. В статейке четыре странички.

— Ладно. И пошел ты…

Я повесил трубку.

Через двадцать минут снова позвонил ему.

— Что?

— Завтра утром привези ее в редакцию. После девяти.

Он спросил меня, не извещение ли это о конце света, потому что звонить в такое время…

— Приблизительно это самое. Завтра я тебе расскажу.

Разумеется, не извещение о конце света, а короткое, довольно едкое, чуть-чуть отдающее чем-то скандальным изложение речи Оросмана.

В полдесятого утра меня принял Савой. Прочитал статью и пристально посмотрел на меня.

— Ничего потустороннего!

— Но согласитесь, что…

— Да нет. Хорошо. Двадцать долларов?

Я на них не рассчитывал, так что торговаться не стал.

— Через четыре дня зайдите в кассу.

И он записал мое имя в блокнот.

Два дня я ждал выхода статьи. Наконец во вторник 18 июня ее напечатали на второй странице за подписью Р. Вилья Солана. Заголовок:

«Педро Оросман и его НРД — наша светлая надежда».

Прошла неделя, прежде чем хромой дал знать о себе. Однажды утром на стоянке наших машин появился черный «мерседес», и отец Тони сломя голову бросился открывать дверцу самому Оросману. С ним вместе вылезли шофер и два телохранителя. Я видел, что они идут ко мне. Сияющий от счастья отец Тони представил нас друг другу.

— Стало быть, ты и есть Вилья Солана, — промолвил Оросман, глядя на меня сквозь зеленые очки.

— Да, сеньор.

— Очень хорошая статья.

— Благодарю вас, сеньор. Хитро улыбаясь, он изучал меня.

— Хорошо. Очень хорошо…

* * *

— Папа умер, — сказала она.

— Мой тоже, вот уже два года, — ответил я.

— Что же ты делал все это время?

— Ничего особенного…

— Ну тогда что ты делал не особенного?

— Работал. И еще всякое… разное…

— Где работал?

— В 1961 году был в армии, а потом там, сям…

— А сейчас ты что делаешь?

— Зарабатываю на жизнь как умею.

— Наверное, часто бываешь на море, думаю.

— Да нет. Много лет как не был. А ты?

— Всегда приезжаю с девочкой.

— Твоя дочка?

— Да. Ей три года.

— А как ее зовут?

— Как и ее маму.

— Я так и думал. А сейчас почему она с тобой не приехала?

— Мне хотелось одной отдохнуть здесь пару дней.

Мы сидели на песке, прислонившись спиной к стенке домика.

— Уже почти двенадцать ночи, — заметил я.

— Становится холодно.

Я немного придвинулся к ней и обнял ее за плечи. Она вздрогнула, словно моя рука обожгла ее. Какое-то время мы сидели молча, вслушиваясь в монотонный гул волн.

— Это правда, то, что я узнала, Рикардо?

Вопрос меня удивил.

— А что тебе могли рассказать обо мне?

— Разное…

— Ну а именно?

— Что ты отошел от революции.

— Кто тебе это сказал?

— Неважно, Наши общие друзья.

Я закрыл глаза. Любому другому, любой другой я бы ответил что-нибудь вроде: «Нашел (нашла) о чем говорить!» Ей я не мог лгать. Но не мог и сказать правды. Собрав все силы, я спросил ее:

— Ты сама на стороне революции? Не так ли?

— А ты нет?

— Я тебя спрашиваю.

— Как можешь ты меня даже спрашивать об этом?