Тайна субургана. И если я умру завтра... Среда обитания

Но Дьюк не собирался так легко проглотить столь огромную пилюлю.

— Полагаете, что вы избрали правильный путь получения нужной нам информации? — спросил Дьюк.

— Обыскать квартиру, сэр? Вы это имеете в виду?

— Да, это.

— Мне действительно, сэр, этот путь показался наилучшим, хотя в резерве я держал и другой.

— Например?

— Пропустить Сан Хиля через «усиленный допрос», сэр.

Дьюк прекрасно знал, что означал «усиленный допрос». Сыворотка правды, электронный гипноз, даже пытки. Первыми двумя в золотую пору Дьюка не пользовались, третье средство было в ходу и тогда.

— С этого и нужно было начинать, — пробурчал Дьюк.

— Мне показалось более благоразумным начать, сэр, так сказать, снизу, а потом уже идти дальше. Ступенька за ступенькой.

— Вы представляете себе, сколько всего теперь за этим потянется?

— Прекрасно представляю, сэр. Но я уже все обдумал.

— И?

— С позволения сказать, сэр, я думаю, не стоит вдаваться в детальные разъяснения. Давайте представим всю эту историю как дело рук самих кубинцев, грызущихся между собой. Но кубинцы пускай подозревают (мы, естественно, подтверждать этого не будем), что здесь замешано управление. И тогда никто не осмелится впредь выходить за пределы предписанных норм поведения.

— А как быть с вашим агентом?

— Здесь трудностей не представится. Я говорил с Дуаном — нашим человеком из городской полиции. Они готовы похоронить это дело. Он дал мне все гарантии.

— И какая же картина вырисовывается?

— Сан Хиля убили кубинцы из соперничающей с ним группы, сэр. Мы же оставляем вопрос открытым, пусть подозревают нас.

Дьюк зажег сигару. Медленно выдохнул дым.

— Есть тут одна загвоздка, Норман, — сказал он. — Совсем маленькая, прямо-таки незначительная. Да только я вот спрашиваю себя, что я скажу Каплану?

— Об этом деле, сэр?

— Да, да, о нем. Не могу же я заявиться к нему и доложить, что мы не смогли узнать, кто совершил налет на Бока де Пахаро потому, что… ну потому, что один из моих людей «случайно» застрелил Сан Хиля? Как по-вашему?

— Я продумал и это, сэр.

Дьюк не очень удивился этим словам. Норман действительно был хитер и умел выходить сухим из воды.

— Посмотрим…

— Вы сейчас все поймете, сэр. Полагаю, у нас хватит времени узнать, была ли это группа Сан Хиля, или нет. Достаточно, если какая-нибудь из газет поместит сообщение, что его убили люди из соперничающей группировки, которую он предал, организовав на свой страх и риск обстрел Бока де Пахаро. И тогда останется только слегка поприжать кого-нибудь из его людей, заставить поверить, что мы точно знаем, что это они совершили налет на деревню.

Дьюк помолчал.

— А если это были не они?

— Тогда, сэр, идя методом исключения, мы делаем вывод, что речь идет об одной из двух других банд. Скорее всего о группе Артеаги.

* * *

Через пятнадцать минут приземление в Майами. Похоже, что его соседа, светловолосого великана, сладко заснувшего как только от самолета убрали трап в Лос-Анджелесе, мучили кошмары: он корчил гримасы и слабо постанывал. Может быть, ему снилось, что самолет вышел в пике и сейчас падает на землю, окутанный языками синего пламени.

Голода он не чувствовал, но очень хотелось кофе. Конечно, не той безвкусной бурды, к которой привыкли североамериканцы (он так и не смог привыкнуть), но настоящего, крепкого, сладкого кофе, которое варят на…

Где же? На Кубе, конечно, но кто?

У матери он выходил очень вкусным, хотя немного горчил. Но мать умерла, и вряд ли язык хранит вкусовое воспоминание о ее кофе — столько лет уже прошло. Может быть, такой кофе готовила воскресными днями Йоланда у себя дома в Виборе, очень сладкий, но не очень крепкий?

Вместе с далеким, полузабытым ароматом настоящего кофе к нему слетались воспоминания. Ловушки-воспоминания, добрые и недобрые, о той, другой его жизни, о его единственной настоящей жизни.

Не он, потому что он-то рано или поздно вернется, а те, кто придет ему на смену, придет продолжать его работу, чтобы никогда никому не удалось вонзить нож в спину острова Свободы, сколько лет они сумеют прожить своей истинной жизнью? Им придется остаться здесь на все необходимое время и еще на один час, на столько лет, сколько нужно, и еще на один год, до тех пор, пока не будет уничтожена опасность, нависшая над революцией.