Тайна Святого Арсения

   Братья Орловы ввалились в кабачок, как к себе домой, Федор и Алексей, оба высокие и широкоплечие, уже навеселе, увидев знакомого Шванчича, направились к его столику, и Алексей умудрился на ходу щипнуть цыганку, которая так сияла улыбкой и подмигивала Шванчичу.

   – Не трогай, – добродушно проворчал тот. – Это мне.

   – А ты ее разве на базаре купил? – выставил зубы на показ Алексей.

   – Цыганское племя принадлежит миру, – Алексей продолжал раздавать весёлые шутки. – А еще тому, у кого силы больше.

   Здоровяк Шванчич понял вызов и рыкнул сердитым, разбуженным среди зимы медведем. Он таки не уступал по росту и силе любому из пяти братьев Орловых, мог кулаком выбить кирпич в стене, а в заварухе молодецкой чувствовал себя, как рыба в воде – дрался отчаянно, никогда при этом не переставая улыбаться.

   – Да пошел ты, – и бросил закрученное, как старые бараньи рога, матерное слово.

   Алексей без длинных размышлений зацедил ему под ухо, и неудачно, руку соперник как-то отбил и, в свою очередь, влепил Алексею такого пинка, что тот полетел кувырком.

   Еще через мгновение клубок из трех тел покатился между столами, выкатился за порог, хрястнувши выломленной дверью; Шванчич сумел вскочить на ноги и, став к стене спиной, по очереди бил обоих братьев.

   Кровь смешалась с вином, добавляя лихорадки драке, он долго держался против двоих, пока Алексей не попал в лицо: зацедил со всей силы, даже руку в плече почувствовал, ту руку, которая одним ударом сабли могла отсечь голову старого быка.

   Когда Шванчич упал, для Федора с Алексеем наступила настоящая потеха – его били ногами, бутузили под ребра и в пах, по рукам, которыми тот силился заслонять лицо, дубасили что есть мочи, копали единовременно и по очереди, пока тело не стихло и не перестало даже шевелиться.

   Шванчич долго лежал так в грязи, под ночным дождем, трудно дыша и едва постанывая, пока Алексей, переполненный заморским вином, не вышел к ветру. Из последних сил Шванчич поднялся на ноги и, выхватив саблю, черканул по Алексеевом лицу. Два из него стали бы, если бы не побитая рука Шванчича, а так (в рубашке таки родился) лезвие лишь разодрало щеку, от уха ко рту. Окровавленного, в полусознании брата Федор успел довезти к хирургу – с тех пор шрам глубокой бороздой остался, который на холоде то синел, то становился багровым.