Тайна Святой Эльжбеты

— Да-с. Изволите ли видеть: привезли первого октября ко мне в прозекторскую труп одной барышни. Нашли ее у костела Святой Елизаветы, под башней. При осмотре тела и вскрытии я обнаружил множество наружных и внутренних повреждений. Их характер и локализация позволяют сделать однозначный вывод — перед смертью девушку избивали. Ну вот, например: у нее слева сломано несколько ребер. Причем переломы такие, что сразу видно: ударили ее поперек ребер палкой. И гематома в этой области имеется, причем эта гематома такому механизму образования переломов полностью соответствует. Или вот пальцы на руках: они тоже все переломаны, такое ощущение, что по ним камнем или все той же палкой молотили. Обширная гематома вокруг глаз, у нас это ударочки называется, нос сломан. Я обо всем этом и написал в своем заключении. Утром отослал его к приставу, а через час он сам ко мне является да с порога стал меня упрекать: «Чего вы тут понаписали! Какое убийство! Пьяная проститутка сама с колокольни упала, а вам убийство мерещится». Я сначала по-хорошему ему пытался объяснить, только он не слушал, кричать стал, и чем больше я его уговаривал, тем он больше и больше распалялся. Ну, тут и я не выдержал. Двадцать пять лет трупы потрошу, а тут какой-то недоумок вздумал меня учить! В общем, чуть у нас до драки не дошло. Потом я на него рапорт написал, он на меня… Градоначальник нас вызывал. Обоих пристыдил. Предложил помириться. Сказал, что русским людям, находящимся на переднем крае борьбы с врагом, не следует друг с другом воевать. Убедителен был, пришлось нам пойти на мировую. Но только мнения я своего не поменял: убили барышню, однозначно — убили.

— А какова причина смерти, доктор?

— Политравма: от удара о землю при падении с большой высоты были повреждены внутренние органы, сломаны кости черепа и позвоночник.

— Значит, все-таки, упала?

— Упала, я этого не отрицаю. Но не сама! Кто-то ей усиленно помогал. Часть повреждений от падения образоваться не могла. Только от ударов. И пальцы: она, видимо, цеплялась за ограждение, а кто-то камнем или палкой бил ей по рукам. И пьяной она не была. Я, когда живот ей разрезал, никакого запаха алкоголя не услышал.

— Ну и работенка у вас, доктор. А следов изнасилования не было?

— Нет. Барышня не девица, но никаких следов изнасилования я не обнаружил.

— А копии заключения у вас не осталось?

— Конечно, осталась. Мы заключения всегда в двух экземплярах составляем.

• 4 •

Костел Святой Эльжбеты построили всего несколько лет назад. Новый храм был необыкновенно красив, а виды, открывавшиеся с его колокольни, просто захватывали дух. Поэтому, поднявшись по крутой лестнице на двадцатисаженную высоту, Тараканов место происшествия начал осматривать не сразу, а только после того, как вдоволь налюбовался городом. Но как коллежский секретарь ни старался, следов преступления ему обнаружить не удалось. Не было ни на полу, ни на перилах галереи никаких подозрительных пятен, обрывков одежды и других вещественных доказательств. Полазав по галерее минут двадцать, начальник сыскного отделения спустился к поджидавшему его внизу Верозубу.

— Ну-с, нашли что-нибудь? — В голосе участкового пристава сквозило неприкрытое торжество.

— Нет.

— Чего и следовало ожидать. Я же вам говорил — нечего слушать этого колбасника. Он тридцать лет мертвяков режет, тут у любого ум за разум зайдет, любому всякие убийства начнут мерещиться. Сама свалилась барышня по пьяному делу. А может, с собой покончила, от несчастной любви, например.

— Николай Афанасьевич, а как она могла попасть в храм ночью, он что, не закрывается?

— Закрывается. И сторожа при храме есть.

— А что они говорят?

— Поначалу ничего. Мол, не знаем, не ведаем. Но когда я на них поднажал, признались. Именины у одного из них были. Они всю ночь в сторожке и пропраздновали. Я думаю, что они и церковь забыли запереть. Барышня пьяненькая шла мимо, увидала дверь открытую, зашла, поднялась на галерею и… То ли сама бросилась, то ли упала.

— Да с чего вы взяли, что она пьяной была? Доктор факт опьянения отрицает. И потом, я слышал, что поляки очень набожны. А самоубийство-то — грех страшный. Могла ли паненка счеты с жизнью в церкви свести?

— А может, она не паненка, а жидовского племени?

— А что, креста на ней не было?

Верозуб замялся.

— Признаться честно, не смотрел. Я вообще мертвяков побаиваюсь, а тут — дивчина, да так переломана…

— Как же вы протокол писали?

Пристав молчал.

— Да-с. Николай Афанасьевич, а к установлению личности погибшей вы меры какие-нибудь приняли?

— В газетах разместил объявление. Но никто пока не откликнулся.

Тараканов попытался поговорить со сторожами. Церковь охраняло четверо поляков — трое взрослых и один паренек, лет девятнадцати, в студенческом мундире. Но диалога не получилось — никто из сторожей не знал немецкого.

— А как же вы их допрашивали? — Начальник сыскного с удивлением обернулся к приставу.

— А то не я. Помощник мой, Мощинский, он поляк из Калиша, вот он с ними и разговаривал.

— А нельзя ли его позвать?

— Нельзя-с. Он всю ночь службу нес, и я его поспать отпустил. Вечером придет.