Тайна Святой Плащаницы

Однако теперь нужно терпеливо ждать, чего бы это ему ни стоило. Если полицейский пришел предложить ему сделку, значит, дела у полиции идут не ахти как хорошо. Как бы этого полицейского самого не привлекли к ответственности. Да, это был блеф, а потому не следует унывать. Ему хватило сил на гробовое молчание, на то, чтобы полностью замкнуться в себе. Его в свое время тренировали, учили этому, однако он намучился за эти два года, не читая книг, не получая новостей из внешнего мира, не общаясь — хотя бы жестами — с другими людьми.

Надзиратели и охранники в конце концов пришли к убеждению, что он — несчастный и безобидный чудак, раскаивающийся из-за того, что попытался обворовать собор, а потому регулярно посещающий молельню. Он слышал, как они говорили об этом, и знал, что вызывает у них сострадание. И теперь ему нужно продолжать играть эту роль — роль человека, который не только не разговаривает, но и не слышит, не понимает человеческую речь, роль несчастного, и надеяться при этом, что люди будут без опаски говорить в его присутствии. Они часто именно так и поступали, потому что для них он был все равно что неодушевленный предмет.

Он осознанно так и оставил лежать на столе в комнате для посетителей визитную карточку, положенную туда полицейским. Он к ней даже не прикоснулся. Ему нужно лишь ждать, когда пройдет этот проклятый год.

* * *

— Карточка осталась лежать на столе, там, где ты ее положил. Он ее даже не коснулся.

— А за эти дни за ним замечали что-нибудь особенное?

— Ничего, все как всегда. В свободное время он ходит в молельню, но в основном находится в своей камере и таращится на потолок. Камеры наблюдения снимают его двадцать четыре часа в сутки. Если будет замечено что-нибудь особенное, я тебе позвоню.

— Спасибо.

Марко положил телефонную трубку. У него упало настроение. До этого он был уверен, что немой так или иначе отреагирует, однако директор тюрьмы уверял, что в нем не произошло никаких изменений. Марко испытывал чувство досады — еще бы, ведь расследование не продвинулось ни на шаг.

Вот-вот должна была прибыть Минерва. Она упросила его разрешить ей приехать в Турин, так как хотела быть вместе с командой и вместе со всеми пытаться что-нибудь выяснить.

Им оставалось находиться здесь еще дня два-три, а потом нужно было возвращаться в Рим: Марко нельзя было заниматься лишь этим делом, в Департаменте его не поняли бы, да и в министерствах тоже, и еще, чего доброго, посчитали бы, что он уж слишком зациклился на этом деле. Этим большим шишкам его не понять. Священное Полотно ведь осталось целым, ему не было причинено ни малейшего вреда, к тому же из собора ничего не украли. Правда, один из воров погиб, и так и не удалось выяснить, кто же он такой, но это, похоже, никого особенно и не интересовало.

В кабинет вошли София и Пьетро. Джузеппе поехал в аэропорт, чтобы встретить Минерву, а Антонино — пунктуальный, как всегда, — уже был здесь и пролистывал документы.

— Есть новости, шеф? — спросила София.

— Ничего. Директор тюрьмы уверяет, что немой абсолютно не изменился, как будто мы с ним и не встречались.

— В этом нет ничего странного, — заметил Пьетро.

— Да, я тоже так думаю.

В этот момент раздался смех и топот каблуков, возвестившие о прибытии Минервы. Она вошла вместе с Джузеппе, смеялись оба.

Минерва была среднего роста, ни толстой, ни худой, ни красивой, ни страшненькой. Она всегда излучала хорошее настроение. Минерва была замужем — вполне удачно — за инженером-компьютерщиком, который, как и она, был настоящим компьютерным гением, да и вообще с оргтехникой отлично ладил.

Все радостно поприветствовали друг друга, и началось общее совещание.

— Итак, — сказал Марко, — подведем некоторые итоги, и пусть каждый из вас выскажется. Пьетро…