Как Петр разумел Бога, свидетельствует его окрик на патриарха Адриана, когда тот с иконой Богоматери пришел в застенок, где пытали стрельцов, и молил царя о пощаде: “Ступай отсюда. Знай, что я не меньше твоего чту Бога и Его пречистую Мать, но истинное благочестие обязывает меня карать злодеяния. Для Бога нет более приятной жертвы, как кровь беззаконников”. Отрицательное отношение Петра к Христовой истине сказалось и в его проступке к сыну. Не решаясь его казнить, он обратился за советом к иерархам, те ответили, что он может руководствоваться Ветхим заветом, но может предпочесть учение Нового завета, проповедующего милость. Петр не знал и не принимал Христа и казнил сына.
И в этом новом отношении к Богу старания преобразователя увлечь русское общество за собой не пропали даром. Общество XVIII века не было атеистичным, но Бог для него сделался как бы ничего не значащим понятием, — бог по инерции, а не по вере, бога поминали, но это был бог, который решительно не мешал жить, как угодно, он был не более как тросточка, с которой привьжли гулять.
Когда впоследствии, в конце XVIII века и в XIX веке проснулась совестливость, отчасти вследствие идей, пришедших из Европы, отчасти потому что общество стало серьезнее, появились так называемые запросы, то это новое общество (еще в своих ближайших предках), утратившее веру в истинного Бога и забывшее, что такое эта вера, стало откровенно атеистичным. Совершенно правильно оно рассудило, что бог его отцов есть нечто легкомысленное и даже недобросовестное. Этот атеизм со временем окреп и стал в своем роде исповеданием. Учащиеся в университете за последние сто лет знали и знают, что университеты наши были истинные рассадники и столпы атеизма. В то же время совесть крещеного атеиста (ибо тогда все были крещены святым крещением) маялась и тосковала о чем-то утраченном и непонятном. И эта совесть как бы указывала атеистическому обществу на простой народ, который, не подвергшись экспериментам Петра, сохранял в себе живую веру во Христа. В середине XIX века это чувство испытывалось, как великое несчастье: в народе где-то живет правда, мы ее не знаем.
Насколько это чувство было интенсивно, можно судить по следующим словам известного профессора Градовского (из статьи 1877-78 г.): “русское общество оторвано, отчуждено от народа”. “Всё существование наше есть какой-то вечный грех против родного народа, от духа которого мы отверглись. Последствия греха очевидны. Подобно тому, как бытие грешника есть бытие призрачное, то есть в сущности, не бытие, так и наше существование есть призрак, постоянный обман. Русское общество не часть своего народа, а паразитное растение — или пустоцвет”.
Страшно такое признание и насколько страшно, настолько и ответственно. Трагедия его в том, что чувство есть, а понимание: когда появилось отчуждение от народа? и почему? и в чем оно заключается? — этого понять не дано. И в этом хитрое искусство обольщения.
Сознание есть, а путь остается неизменным (путь совершенно иной, чем путь народа-церкви). На этом пути все понятия извращены, потому что наше просвещение иное, чем просвещение Христа.
Чтобы показать, насколько наши истины (новопросвещенных людей) далеки от истины Христа, мы обратимся к оценкам, которые делались Петру Великому людьми, чье мнение и суждение принималось русским обществом, как его собственное мнение и суждение. С детства западает нам в душу величественный образ Петра Великого, созданный гениальным поэтом Пушкиным. Этот образ производит такое впечатление, что мы с юных лет начинаем любить Петра.
Навсегда запоминаются стихи:
“На берегу пустынных волн
Стоял он дум великих полн
И в даль глядел…
Пред ним широко река неслась”…
Далее:
“Люблю тебя, Петра творенье
Люблю твой строгий стройный вид
Невы державное течение…”
И далее идут великолепные стихи, изображающие страстное отношение Пушкина к Петербургу (который его убил).
Теперь позволим себе процитировать из нашей книги “Смирение во Христе” отрывок из очерка “Гениальные произведения”. “Нет сомнения, что философским термином интуиция гениального художника обозначены дары Духа Святого. Благодаря этим дарам гений проникает в Божественный план жизни и этот Божественный план бессознательно руководит его творчеством (вот что значит писательское вдохновение). Таким образом, первоисточником всякого гениального произведения является мир правды — мир Христов, то есть мир любви. И художник не может уйти из этого мира. Однако гениальный художник, еще не рожденный свыше, иногда находится в обольщении: злое представляется ему добрым (и наоборот). И внешней красотой он привлекает симпатии читателей к злому. Но Правда, которая бессознательно руководит художником, живет внутри произведения и свидетельствует истину”.