Тайна святых

Но не только в делах государства, но и в личной жизни цари потеряли всякую трезвость. Рюриковичи и первые Романовы своей семейной жизни не допускали разврата. Василий III, когда захотел, чтобы иметь сына, развестись с женой и жениться на другой, был жестоко обличаем целым рядом священнослужителей. Петр I превратил свой дом в вертеп разврата, описания его оргий и его спаиванье всех, кто попадался к нему на глаза, не исключая и молодых девушек, представляет из себя самый циничный в истории рассказ. Но и цари после него не обладали никакой трезвостью: они не только имели любовниц, и часто держали их во дворце при живой жене. Это одно говорит о том, как понимали они, что такое Божий помазанник. Как будто христианский царь не обязан являть в своих поступках хотя бы элементарную нравственность. Чтобы картиннее представить Санкт-Петербург, мы приведем выдержку из дневника фрейлины Тютчевой (из ее книги “При дворе двух императоров”) — эту фрейлину никак нельзя обвинить в злом пристрастии, так как имп. Николая I и супругу Александра II, Марию Феодоровну, она обожала: “Вчера имел место обряд водосвятия. Обставлено чрезвычайно торжественно. По этому случаю, как и по всем выдающимся и парадным случаям, мы выставляем на показ наши плечи. Все мои придворные впечатления сводятся к слову туалет. И, действительно, как только я попадаю в это море, движущихся лиц, цветов, драгоценных камней, газа, кисеи и кружев, я сама превращаюсь в тряпку, становлюсь куклой. Мною овладевает чувство совершеннейшей пустоты. По возвращении мне кажется, что я проснулась после вчерашнего сна. Вчерашняя церемония отличалась большой торжественностью. Духовенство спустилось в сад, наполненный военными. Вслед за освящением состоялся парад, потом завтрак. Мы наряжаемся для Господа Бога, устраиваем парады для господа Бога, кушаем для Господа Бога, а в остальном относимся к Нему, как к хозяевам дома, которые дают бал. К ним приезжают, но о них не думают и даже считается признаком хорошего тона не замечать и не здороваться с ними. В церкви придворные чувствуют себя как в театре. Во время самых священных таинств, никто даже не стесняется, как в любом месте ярких собраний, считается совершенно ненужным молиться, ни даже держать себя прилично: болтают, шепчутся, смеются (среди придворных большинство — семейства великих князей).

Со времени возвращения двора в Царское село, здесь очень заняты вертящимися столами. С ними производится множество опытов, даже на вечерах Императрицы”…

Говоря о русских императорах, следует заметить, что в XIX веке все они были благочестивы, но вследствие несчастного сознания себя избранниками Божьими (помазанниками) они не имели связи с живым Христом в делах царства. Поэтому чувство оставленности Божией было им знакомо и в моменты трудные достигало до великой муки. Таковы таинственные переживания Александра I (“легенда” о старце Феодоре Кузмиче), имп. Николая I во время крымского разгрома русских армий и в особенности, можно сказать, трагической жизни имп. Николая (обреченного со всем своим семейством). Насколько род Романовых забыл о святых, настолько последний в роде обреченный Николай II жаждал мучительнейше встречи с истинным святым. При нем было канонизировано шесть святых; вопреки желанию Синода он настоял на прославлении св. Серафима Саровского.

Нельзя сказать, что в русском образованном обществе при дворе имп. Александра II не было людей, которые бы не сознавали, что необходимо изменить существующее в государстве. Но сознание вдохновлялось идеями европейского просвещения. В основе этих идей лежало не Христово братолюбие, но желание или требование уничтожения всяких зол посредством изменения общественных и государственных учреждений во имя гуманности: необходимы реформы. И вот Россия в царствование имп. Александра II вступает на путь реформ.

Исчезло крепостное право, суды стали неподкупны и милостивее к преступникам, прекратились безобразия сильных ладей, пользовавшихся всеобщим бесправием и разбойничающих в своих поместьях, сократилось самодурство всякого рода, зазорным стало жестокое обращение с детьми, с нижними чинами в войске, вообще начальства с подчиненными. Братолюбия, однако, не появилось. Рознь в обществе стала, пожалуй, еще злее. Ибо на помощь к ненавиствующим пришла печать. В шестидесятые годы журналы и газеты обличали не только достойных того, но и всех, не одинаково с ними мыслящих.