Всем известны чудеса Божии при мучениях свят. Георгия Победоносца и др. великих святых. Но вот в Галлии в царствование Аврелия среди многих мучеников отличалась Бландина “через которую Христос показал, что по наружности слабое удостаивается великой славы от Бога”: Между тем, как мы все боялись за Бландину, да и самая госпожа ее по плоти, бывшая также среди мучениц, опасалась, что по телесной своей немощи Бландина не найдет в себе смелости даже для простого исповедания. Но она исполнилась такой силы, что мучители ее, сменявшие друг друга и всячески мучившие ее с утра до вечера, наконец, утомились, изнемогли и признали себя побежденными, потому что не знали, что с нею уже и делать. Они свидетельствовали, что и одного рода пытки достаточно было бы для ее смерти, а их была масса жесточайших. Но блаженная обновляла свои силы исповеданием: “Я христианка, у нас нет ничего худого”. Эти слова служили ей подкреплением, отдыхом и облегчением в муках. После первых пыток через много дней она вместе с другими была выведена на общественное зрелище — сражаться со зверьми — Бландина была повешена на дереве и отдана на съедение. Вися в виде креста, она пламенной своей молитвой вдохнула в подвижников великое мужество. Никто из зверей не прикоснулся к Бландине, и она снова была заключена в тюрьму. Ее выводили на все мучения христиан, чтобы она видела их, и, наконец, умертвили”.
Скажем еще о других, как свидетельствует о них Евсевий в слове: “О том, как боголюбезные мученики принимали падших во время гонений и заботились о них”. “Они не превозносились над падшими, но имели материнское о них попечение. Они всех защищали, и никого не обвиняли, всех разрешали, и никого не вязали. Хотя не однажды или дважды, а многократно были мучимы и на всем теле носили обжоги, рубцы, раны, однако, не позволяли называть себя мучениками и негодовали, когда их так называют”.
Безумие проповеди мучеников заключалось в том, что их страдания были чудом, мука их преображалась в славу Божию Господь утверждал через их сверхъестественное мужество: “Я есмь”. И через доброту их возглашал: “Я есмь пастырь добрый”. Мученик, — свидетель верный, — являл собою образ живого, распятого, любящего Христа.
В этой проповеди еще все-таки не было настоящего безумия. Ибо естественно было со стороны малых сих проникаться жалостью и любовью к обижаемым злыми людьми страдальцам. И видя чудеса и силу Божию, явленную в исповедниках, веровать в Того, ради кого они страдали.
Безумие проповеди Христа распятого стало необходимым не во время гонений, а во время благоденствия церкви, когда христианство сделалось, по меткому выражению государственной власти, господствующей религией.
Ап. Павел, конечно, более чем удивился бы, если бы ему сказали, что проповедь, которую он назвал безумием, теперь облекается в крайнее самоистязание проповедников. Другие апостолы, если бы им сказали, что, для успешной проповеди о Христе, необходимо стоять всю жизнь на столпе вышиной в 26 аршин (Симеон Столп.) или зарыться в мрак пещер (Киево-Печерская лавра), вероятно, нашли бы это более, чем неудобовразумительным. Однако, духовные плоды любви столь безумной проповеди свидетельствуют с несомненностью, что проповедники поступавшие так, поступали свято, т. е. по внушению Духа Святого.
Самоистребление человека как бы ради Христа (в сущности, только ради ближних) вызывают к нему великие симпатии христиан, на нем сосредоточивается внимание церковного народа.
До 32 лет от роду Симеон Столпник (V век) скитается по различным монастырям и всюду ищет наиболее тяжких подвигов, пугает и раздражает монахов жестокостью своих самоистязании: пальмовым канатом под одеждой так стягивает свои чресла, что врезавшись в тело, канат образовывает гноящиеся, зловонные раны; скрывается в глубокой высохшей цистерне, так что монахи, чтобы не дать ему погибнуть от голода, должны были вытащить его насильно; приковывает себя цепью к скале; когда, по повелению епископа, с него сняли цепь под кожаным подкандальником, нашли целые гнезда клопов. Наконец, 32 лет Симеон всходит на столп, и, постепенно возвышая его, доводит до 26 аршин. Здесь он стоит всю остальную жизнь — 37 лет. Его никто не видел там сидящим или отдыхающим, стоит на молитве всю ночь и весь день. Кланяясь, касается лбом пальцев ноги (от этого было сломано три спинных позвонка). Скудную пищу вкушает раз в неделю, а в четыредесятницу не ест ничего.