С лиц часовых исчезли надменные улыбки, и один из них, уже совсем серьезно, спросил:
– Вы, сударь, полагаете, что любой, кто считает свои сведения важными, может рассчитывать на аудиенцию Его Высокопреосвященства?
– Я, месье, не смею даже надеяться на встречу с Его Преосвященством, но знаю наверняка, что если бы сержант Констан де Самойль был жив, он бы иначе отнесся к моим словам.
Гордо произнес анжуец, расправив широкие плечи. Гвардейцы переглянулись. Один из них проницательно оглядев на незнакомца, впоследствии так и не соизволив отвести тяжелого взгляда, промолвил:
– Хорошо, ожидайте.
Он не поворачивая головы, словно опасаясь потерять из вида молодого человека, негромко обратился к товарищу.
– Бикара, потрудитесь вызвать господина де Жюссака.
Через некоторое время на крыльце появился человек в сержантском плаще в сопровождении Бикара. Он, приблизившись к незнакомцу, придирчиво оглядев его, задал вопрос.
– Кто вы?
– Моё имя шевалье де Ро, из Анжу.
В глазах сержанта появилась заинтересованность, он ещё раз, с головы до ног смерил юного дворянина, после чего кивком предложил следовать за ним. Поднявшись на крыльцо, де Жюссак обратился к одному из стражей:
– Немедленно найдите Рошфора, мы ожидаем внизу.
****
Тем временем, во втором этаже дворца Пале-Кардиналь, в кабинете Его Высокопреосвященства, граф де Рошфор, капуцин Отец Жозеф и Ришелье склонились над картой города Ла-Рошель. Рошфор, недавно вернувшийся из предместий мятежного города, главной цитадели восставших гугенотов, высказывал свое мнение о пригодности фортификаций и готовности фортов к ведению боевых действий, когда доклад графа прервал лейтенант Ла Удиньер, доставивший кардиналу пакет из Сен-Жермен-ан-Ле, от монарха. Ришелье взволнованно развернул свиток с гербами и печатью короля и впился глазами в строки, написанные лично Его Величеством.
ПИСЬМО:
Кардинал прибывал в скверном расположении духа после того злосчастного, последнего разговора с Людовиком, который мы имели удовольствие наблюдать в королевской резиденции Сен-Жермен-ан-Ле. Его одолевали страхи и сомнения, не отпускавшие даже ночью, лишив министра сна и аппетита. И лишь теперь, после прочтения королевского послания, каждая буква которого была пропитана реабилитацией, он позволил себе, надменно улыбнувшись пренебрежительно произнести:
– Всё-таки Господь ошибся, сделав Людовика королем, из него бы получился отменный слуга.
Оставив без внимания вопрошающие взгляды капуцина и графа, Ришелье бережно спрятал письмо в ящик стола, и как будто ни в чем не бывало, вернулся к обсуждению крепостных укреплений взбунтовавшегося города. Он коснулся карты, острием ширококонечного пера, в том месте, где на голубоватом поле, обозначавшем воды Бискайского залива, было нанесено коричневое пятнышко, и протяжно произнес:
– Рошфор, потрудитесь уделить особое внимание, в вашем докладе, форту Святого-Мартина, на острове Рэ.
В этот момент в кабинет вошел господин де Бутилье, в его вальяжной походке и кичливой осанке улавливалось что-то от пса, отличившегося на охоте, что доставило хозяину немалое удовольствие. Он, сияя будто новый пистоль, поклонился кардиналу и поприветствовал всех присутствующих. Министр, оторвавшись от карты, внимательно оглядел сюринтенданта финансов:
– Глядя на вас, любезный Бутилье, верится, что пробил час второго пришествия.
Бутилье еще раз поклонился, прикрыв глаза от удовольствия.
– Ваше Преосвященство, я выполнил то, чего вы от меня, так давно, ждали.
Ришелье, впрочем, как и все остальные, кто находился на совете, непонимающе поглядел на сюринтенданта. Тот, выпучив глаза, переложил из руки в руку кожаную папку, почувствовав некоторую неловкость, застыл в ожидании.
– Бога ради, месье де Бутилье, я ждал от вас взятия Зальцбурга и восхождения на Апостольский престол в Риме, не томите, говорите по делу.
Сюринтендант, исполненный покорности, поклонился.