Тайна Темир-Тепе (Повесть из жизни авиаторов)

Дятлов, закончив сдачу дел, старался успеть поговорить с каждым остающимся. Не забыл он и Клавочку Лагутину. Та всегда испытывала в его присутствии необъяснимую робость. При нем все ее поступки вспоминались как вихрь необдуманных, глупых и ненужных действий. Беззастенчивая в обществе мужчин, при нем она краснела и не могла связать двух слов. Он был ее совестью.

Вот и сейчас, когда Дятлов появился в дверях кабинета, где она печатала последние распоряжения Крамаренко, Клавочка спряталась за кипу бумаг и опустила глаза. Дятлову это понравилось, он подумал: «Нет, еще не все потеряно, совесть в тебе есть, раз ты способна так краснеть».

Комиссар уверенно прошел к ее столу и, поздоровавшись, спросил:

— Товарищ Лагутина, много вам еще печатать?

Клавочка отодвинулась от машинки.

— Все, товарищ бригадный комиссар.

— Мне хотелось бы вам кое-что сказать. Пройдемте в сад.

Прошли по центральной широкой аллее, свернули в сторону и сели на скамейку в тени больших деревьев.

— Товарищ Лагутина, — начал Дятлов, — обстоятельства заставили меня поторопиться с разговором, и я не убежден, интересно ли вам то, что я сейчас расскажу… Думаю, вы не обидитесь на мой наставительный тон хотя бы потому, что вы молоды, а я стар. Не так ли?

— Говорите, пожалуйста, товарищ бригадный комиссар.

— Ваш муж, Николай Лагутин, перед отъездом в летное училище шел к вам с просьбой, чтобы вы честно ждали его…

Клавочка схватила Дятлова за руку.

— Что же вы мне не рассказали это сразу?! — воскликнула она, и глаза ее налились слезами.

— Я только недавно, при встрече с вашей мамой, узнал, что свидание не состоялось. Когда же вы пришли к нам устраиваться на работу, я подумал: значит, у них был тогда хороший разговор, если Клава хочет быть на глазах у товарищей мужа…

— Это именно так, честное слово, хотя я и не виделась тогда с Колей. Я верила в его возвращение, и мне хотелось быть тут, где все напоминает о тех днях… — говоря это, Клавочка вспомнила о своем легкомысленном увлечении Санькой, и ей стало невыносимо стыдно. Она опять покраснела и заплакала.

Дятлов не успокаивал ее. Пусть поплачет, слезы приносят облегчение. Потом продолжал разговор:

— Советую написать Николаю. Вот его адрес. Да поспешите, а то он может уехать, и тогда… Ну, всего вам наилучшего. — И комиссар откланялся.

Пользуясь некоторым ослаблением контроля над личным составом в связи с организационными изменениями, Баринский уехал в город. Без труда он нашел дом Янковских. Его встретила Фаина. Узнав, кто он и как попал к ним, она просияла от удовольствия и провела Баринского в комнаты.

— Мне Клавочка говорила о вас, — запела Фаина. — И даже извинялась, что без моего ведома дала вам наш адрес. И напрасно извинялась… Мы с дядей очень любим, когда у нас бывают гости, особенно военные, защитники Родины, наша гордость…

— А Клавочка не придет к вам сегодня? — спросил Баринский.

— Не знаю, право; со вчерашнего дня она вдруг захандрила, начала говорить о каком-то особо серьезном поведении во время войны… Но я думаю, с ней это пройдет. А вам она понравилась?

— Ну как сказать… Это зависит… Не знаете, как она насчет ээ…

Фаина подсказала:

— Весьма сговорчивая особа. Она ведь и с мужем не поладила из-за своего легкомыслия.

— Вы меня утешили. — Баринский облизнул губы. — Так не знаете, придет ли она сегодня?

— А вам обязательно нужна именно она? — Фаина многозначительно повела глазами.

— Ну, что вы! — воскликнул Баринский — Конечно, не обязательно! Например, хозяйка этого дома могла бы украсить вечер гораздо лучше Клавочки…

— Вы делаете мне комплимент, — жеманно пропела Фаина. — Я считаю Клавочку красавицей.

— Ну нет, ей с вами не сравниться! У вас такие волосы, такие глаза, а губки, как лепестки розы, так и хочется прильнуть к ним…

Говоря эти слова, Баринский побаивался получить пощечину, но увидел сверкающую улыбку и окончательно осмелел, подсел к ней ближе и обнял ее.

Фаина сопротивлялась слабо, лишь для видимости.

Когда все было кончено, вернулся с работы Антон Фомич, и на столе появились вино и закуски. Выпили, и Баринский разговорился по-свойски:

— Вот сейчас все сходят с ума: думают, раз война, то ходить надо летом в майках, а зимой в стеганых фуфайках и заниматься только работой, а на все остальное наплевать. Глупости! Пока есть возможность, надо пить, гулять и развлекаться.

— Верно, тысячу раз верно! — закричал Антон Фомич. — А что вы, Виктор, думаете об исходе войны? Вам, как военному, судить об этом легче…

Баринский был польщен и заговорил поучительно:

— Видите ли, положение сейчас крайне напряженное. Между нами говоря, из нашей школы почти всех инструкторов и механиков бросают на фронт. Меня оставили только из-за недавнего ранения. К тому же — и это большой секрет, но я надеюсь, вы люди серьезные…

— Что вы! — воскликнул Антон Фомич с ужасом. — Конечно! У немцев техника…

Баринский прикрыл глаза и представил фронт. Грохот канонады, гарь, дым, дрожь земли, вой танков и самолетов.