Тайна Темир-Тепе (Повесть из жизни авиаторов)

При следующем посещении Янковских Баринского встретили необычайно радушно. В его честь был устроен веселый вечер с приглашением еще одной девицы весьма сомнительного поведения. Его старательно поили вином, и он опьянел настолько, что болтал о служебных делах так, как если бы понятия не имел о воинской присяге. Покачиваясь на ногах, лез к Фаине с поцелуями. Она сначала отвечала ему, а под конец увела в отдельную комнату и, втолкнув к нему пьяную девку, заперла дверь.

А через два дня Баринский ощутил симптомы нехорошего заболевания. Целый день он просидел в своей каптерке сам не свой, а к вечеру решился зайти в санчасть.

Через полуоткрытую дверь врачебного кабинета было слышно, как Альбина Моисеевна уговаривала кого-то:

— Болезни не надо стыдиться… Болезнь не позор, а несчастье…

«Ага, — с радостью подумал Баринский, — значит, не один я такой». Но следующие слова Альбины Моисеевны разочаровали его:

— Подумаешь, обыкновенный лишай. Надо было только сразу же идти к нам, а не стесняться. Вот венерические заболевания в наше время — мерзость, а лишай, что ж тут особенного… Венериков я бы вылечила, а потом — «шагом марш, в штрафную роту!»

«А ну ее к черту! — с ожесточением подумал Баринский. — С ней неприятностей не оберешься», — и решил лечиться частным путем. Для этого срочно были нужны деньги. Можно попросить у матери, она найдет. Но даже телеграфом на это уйдет три. дня. А запускать нельзя. Нет, нужно что-то другое…

Перед вечерней поверкой он отнес свой выходной костюм и спрятал в бурьяне, в стороне от казармы. А минут сорок спустя после отбоя надел сапоги и в одном белье, с шинелью на плечах, прошел мимо дневального. Тот, конечно, не обратил внимания на полусонную фигуру полураздетого человека. Такие то и дело выходят и вновь возвращаются.

А Баринский, разыскав в бурьяне свой костюм, быстро оделся, шинель оставил на месте, где был костюм, и быстрым шагом пошел в город. Ему подвезло. Не успел он пройти и полкилометра, как его нагнал попутный грузовик. Через несколько минут он был уже в городе.

Самовольная отлучка осталась незамеченной, но было замечено другое: с каждым днем Баринский работал все лучше и лучше и вскоре стал примером исполнительности и дисциплинированности. Поэтому когда он через некоторое время подал рапорт о переводе на должность техника-эксплуатационника, его просьбу уважили и назначили механиком в экипаж Соколовой вместо Бережко, выдвинутого на повышение.

Нину озадачило это назначение, но она не стала никому ничего говорить. «В конце концов, — подумала она, — лишь бы хорошо работал и не говорил глупостей».

3

Нина получила письмо от своих бывших курсантов и групповую фотографию. Милые, дорогие лица! В центре сидит Всеволод, по бокам от него — Валико и Борис, Сергей и Валентин стояли позади.

Взгляд Нины задержался на фигуре Валентина. Да, пожалуй, в нем что-то есть дремовское. И во внешности и в характере…

Со времени гибели Дремова прошел год. Срок не малый, но рана в сердце Нины не зарубцевалась. Вот ей нравится Валентин, но, кажется, потому только, что он напоминает собой Дремова. Впрочем, кто знает? В Валентине ей нравилось все: и его голос, и его движения, и его взгляд. Как живой, он стоял в ее воображении. Когда она вспоминала свою работу с курсантами, то он первый возникал в ее памяти. И вот сейчас она читает это коллективное письмо, а за строчками всплывает его лицо…

Не таясь перед своей совестью, она думала теперь: «Почему тогда я подумала, что Валентин ударил Баринского из ревности? — И мужественно ответила себе: — Потому, что мне так хотелось. Я этого не понимала, но мне так хотелось». А когда оказалось, что это не так, Нина расстроилась. Да, да, теперь она очень хорошо понимает, что было именно так. Ей было обидно, что Валентин ее не ревнует и грустит по другой, по той, которая погибла… И вот только сейчас, читая это письмо и глядя на фотографию, Нина поняла все это и покраснела.

Ах, как хорошо бы теперь увидеть Валентина, взять его руку, поглядеть в его голубые глаза, сказать ему какие-то хорошие-хорошие слова и услыхать от него такие же. Но Валентин далеко и не знает о ее думах и желаниях. И никогда не узнает…

Есть только одно верное лекарство от душевных мук: труд. И Нина щедро угощала себя этим лекарством. Работы было много, трудной и нужной.

…Несколько часов в ушах стоит стон мотора, перед глазами бешено вертится винт, обдувая лицо сердитым вихрем, и плывут, плывут под крылом то унылая степь, то пестрый ковер садов; серебрятся реки, как игрушечные, белеют дома селений. Управляемый грубой курсантской рукой, самолет идет, как по волнам, то ныряя вниз, то взбираясь вверх. Оглянется Нина на своего мучителя с намерением погрозить ему, но увидит невозмутимую физиономию, сосредоточенно уставившуюся на горизонт, и только засмеется. Что с него взять? Сидит как на телеге и ныряет по ухабам.