Тайна Темир-Тепе

Но такой вечер был. Он угасал неравномерно. Его дивный свет словно пульсировал, оттенки менялись. Вот снег на вершине золотится, горные склоны лиловые, а долина как текинский ковер с преимуществом коричневых и темно-зеленых цветов. На вершине какая-то ледяная глыба, как гигантское зеркало, отразила лучи солнца, которого давно уже не было видно, и полыхнула огромным бриллиантом. А самые горы в это время стали темно-синими. Долина заголубела и затянулась туманом. Сквозь туман замигали теплые огоньки гарнизона. Склон, куда забрались Валентин и Нина, был крутым, и отсюда казалось, что это светятся огни сказочного царства из далекого детского сна. Где-то в ущелье свирепо рычал поток. Теснота отвесных скал смягчала эти звуки, зато акустическая особенность этого уголка позволяла хорошо слышать все, что делается в долине: в гарнизоне были танцы, оркестр играл вальс «Память цветов». В зеленых кущах, на горной террасе, перекликались птицы. Нагретые за день камни дышали жаром, а снизу поднималась ночная прохлада.

Остановились на небольшой площадке, откуда была видна вся долина с россыпью огней.

— Я устала, — призналась Нина, тяжело дыша. — Я ведь мало бывала в горах…

— С горами у меня старое знакомство, — с гордостью сказал Валентин. — Я еще до войны… Да и будучи курсантом, нет-нет да и вырывался с друзьями на эти кряжи.

— Валико, наверное, хорошо в горах?

— Еще бы! Он же природный горец… Может быть, сядем, отдохнем? — спросил Валентин.

— Сядем.

Он бросил шинель на широкий плоский камень, и они сели лицом к долине. Валентин обнял Нину, и она прильнула к нему. Долго сидели молча, прислушиваясь к симфонии мягких ночных звуков и к биению своих сердец. Нина прошептала:

— Как хорошо!…

— Так хорошо, как сейчас, мне никогда еще не было, — прошептал в ответ Валентин.

— А знаешь почему?

— Знаю, Нина: рядом со мной ты. Когда во мне родилось это… к тебе? Кажется тогда, когда тебя обидел Баринский. Его пошлые слова о тебе я ощутил как пощечину, как личное оскорбление. А мечтать о тебе я стал уж тут… Наше настоящее и будущее… Ничто не может мешать нашей близости, нашему счастью! Я не просто люблю тебя, я чувствую тебя, как половину своего «я». Да это и со стороны видно: ведь не случайно сказал нам тогда Кузьмич, помнишь? И Всеволод не зря отдал твою фотографию именно мне… Ты родилась для меня, а я — для тебя…

Нина прижалась щекой к груди Валентина. Он погладил ее лицо, ощутил на ладони слезы и услыхал тихие всхлипывания.

— Ты плачешь, Нина?

— Ничего, Валя, это слезы счастья. Сколько ночей твой образ… Ты мой! Мой муж, мой друг! Сильный, смелый, мужественный. Ты никогда не дашь меня в обиду. И я тебя не дам. Когда ты кончишь училище, я отпрошусь с инструкторской работы на фронт и буду твоим ведомым летчиком… Я никому другому не доверю тебя в бою. Мы будем вместе биться за наше будущее. А потом будет мир… Во всех уголках земного шара будет так же тихо и спокойно, так же красиво, как в этом вот уголке земли, где мы нашли свое счастье…

Валентин еще крепче обнял ее и осыпал поцелуями.

Прошли хороводы звезд. На крыльях ночи промчался над горами ветер, а вслед за ним — предутренний холод. Камни и скалы покрылись влагой. По долине, как призраки, неслышно прошли туманы, и, наконец, прогоняя ночь, из-за гор поднялось солнце. Валентин и Нина встретили его как вестника счастья…

Сразу же после обеда командир эскадрильи пришел в штаб. Дежурный доложил ему, что его ждет. летчик Соколова. Она вошла и остановилась в двух шагах от командира. Тот спросил:

— Товарищ Соколова, вы бумаги все оформили по приему самолета?

— Все.

— Полетный лист подписан, маршрут у вас проложен, при пробе мотора вы присутствовали. Остается пожелать вам ни пуха ни пера.

Нина растерянно переминалась с ноги на ногу. Лицо ее выглядело усталым, под глазами большие тени. Командир эскадрильи все это заметил, нахмурился и, отвернувшись к окну, спросил:

— У вас все ко мне?

— Нет, товарищ майор. Есть еще личная просьба.

— Говорите.

— Товарищ майор, я прошу вас, когда Высоков закончит программу, отпустить его на несколько дней ко мне… пока их выпуск будет ждать приказа о назначении. — Замолчала было и поспешно добавила: — Я думаю, это вы сможете сделать…

Командир обернулся к ней. Глаза потеплели, губы тронула добрая улыбка.

— Вы любите друг друга?

— Да. Он мой муж.

— Замечательно! Поздравляю. Он вполне достоин вас. Это мой любимый курсант… — И он с чувством потряс руку Нины.

Нина покраснела и опустила глаза.

— Ну, ну, — майор поправил на ее голове шлем. — Любви стесняться не надо. Я, бывало, тоже соловьев до утра слушал… — Потом обеспокоенно спросил: — Может быть, отсрочить полет на сутки? Отдохнете и полетите, а?

— Нет, нет, — запротестовала Нина. — Наоборот, товарищ командир, я всю душу вложу в этот полет.

— Понимаю.

— Разрешите над вашим гарнизоном пару восходящих на прощание?

— Разрешаю.

— Благодарю, товарищ командир!

На аэродроме Перепелкин принял у нее сверток с выходным костюмом, прикрепил его позади сиденья;