Тайна темной комнаты

— …Разговаривает не так, как кочегары обычные говорят, уж я-то знаю! И еще понял я — борода у него не настоящая! Вернее, может, и настоящая, но выращенная специально, чтобы лицо скрыть!

— Так ты думаешь, он кто?

— Этого я не знаю! Но что он к ходу этому отношение имеет — это ясно. Слышал — соседи на кухне говорили, что ему предлагали напарника взять, чтобы по очереди дежурить, а он отказался, сказал, что один справится? Понимаешь? Пойдем, может, посмотрим на него?

— А где он?

— На месте, где же еще!

Допили мы чай, я оделся во все худшее: знал уже, что если с Гагой иду — значит, тяжелые испытания предстоят! Спустились мы по лестнице во двор, подползли на коленях к пролому в подвал, осторожно заглядывали по очереди, смотрели вниз: кочегар сидел на ватнике, с длинной бородой, освещаемый красными бликами из котла, держал на коленях тетрадь и что-то писал. Где это видано, чтобы кочегары в тетрадях писали что-нибудь, кроме: «Вахту сдал. Режим работы котла нормальный», — а этот минут двадцать, не отрываясь, писал! Потом вдруг словно почувствовал, что на него смотрят — решил временно обычного кочегара изобразить: встал, дверцу открыл, посмотрел, сморщившись от жары, на огонь, потом взял в углу совковую лопату, с дребезжаньем ее в кучу угля вонзил, поднес лопату с углем к топке, швырнул, снова вернулся к куче, вонзил… несколько раз эту операцию повторил, потом дверцу закрыл, снова сел, и начал писать.

— Ясно! — Гага говорит. — При нем в ход не войдешь!

Пришли мы к Гаге домой.

— Ну, ничего! — Гага говорит. — Знаю, когда мы можем туда проникнуть!

— Когда?

— Примерно с часу до двух он уходит обедать. В этот момент мы должны туда войти, успеть уголь разобрать, проникнуть в ход, снова его замаскировать, и на безопасное расстояние удалиться — чтобы он догнать нас не смог, если б вдруг догадался!

— Ясно… — говорю. — И на сколько, по-твоему, тянется этот ход?

— Не знаю, — Гага говорит. — Во всяком случае, нам ко всему надо быть готовыми. Одеться попроще, но потеплее. Обязательно длинную веревку с собой взять. Фонарик у меня есть.

— Но куда же, ты думаешь, ведет этот ход?

— Знали бы, зачем нужно было бы туда лезть? — Гага говорит.

— Что ж… логично! — говорю. — Когда?

— Я думаю, завтра, — спокойно Гага говорит. — В час он обедать уходит. Приблизительно около часа будь готов, я зайду.

Вернулся я домой. Вечером сидели с бабушкой за столом, пили чай. Я долго, помню, на нее смотрел — все-таки очень хорошая она, бабушка! Рассказать, что ли, ей все? Бабушка говорит:

— Что подлизываешься-то? Ну, говори уж, что натворил!

— Еще не натворил, — со вздохом отвечаю. — Но, видимо, вскоре натворю.

— Ну, когда натворишь, тогда и ответ держать будешь, — бабушка говорит. — А раньше времени не стоит и грустить!

Удивительно легкомысленные взгляды у нее!

Лег я спать, но почти не спал. Чуть засну — сразу вижу, что я в какой-то абсолютной темноте иду, ничего вокруг не видно, но страшно. Толчком каким-то проснусь, на кровати сяду, посижу — снова ложусь — и снова оказываюсь в абсолютной тьме. Встал утром часов в семь, начал собираться. Достал из сундука старые ботинки, в которых с классом осенью на уборку капусты ездили, нашел старый лыжный костюм, уже в обтяжку, старую кепку достал, которой мы много раз в футбол играли. Веревку взял.

— Что это ты так вырядился? — бабушка спрашивает.

— Так… — говорю, — что-то зябко!

Сел в прихожей на стул, с веревкой через плечо, стал ждать. Наконец — звонок, появляется Гага, примерно в таком же оборванном виде, и тоже с веревкой. Бабушка открыла ему, с удивлением на обоих нас посмотрела.

— …В трубочисты, что ли, записались? — спрашивает.

— Что вы, Дарья Михайловна, — вежливо Гага говорит. — Так просто, небольшая экспедиция.

— Чтоб к пяти часам дома был! — бабушка говорит.

И все! И мы пошли.

Бабушка называется!! Ведь ясно же, если веревки, значит, с какой-то большой высоты предстоит нам спускаться! И упасть ничего не стоит, кости переломать. Но ей это, видимо, все равно. «Чтоб к пяти часам дома был!» — и больше ни слова!.. Я даже обиделся. Вышли во двор, встали на корточки, осторожно посмотрели через пролом в подвал. Темно там было — видно кочегар, уходя на обед, выключил свет. Втиснулись ногами вперед в этот пролом, потом, повисев на руках, вниз спрыгнули — сначала Гага, после я. Долго летел, как мне показалось! Упал, наконец, на колени, на цементный пол, чуть веревку свою не потерял, пошарил в темноте на полу — нашел. Потом вдруг на полу тусклый рябой зайчик показался — это Гага фонарик включил. Прошел зайчик по полу, потом быстро на стену вскочил, после — круг описал, — в большой круглый бок котла уперся. Уже апрель был, котел слабо топился, но все равно, волны жара в темноте от него шли. Потом Гага свет фонаря в угол перевел, где куча угля была, до самого потолка.

— Сюда, — отрывисто говорит.