Тайна Тихого океана

Каждый индеец был уникален, будто по парадке следующий в родное село дембель. Не из-за дребезжащих подвесок из когтей крупного броненосца и украшений из зубов обезьяны. Не из-за тростниковых юбочек, раскрашенных желчью тапира. И даже не из-за тюрбанов из плетеных шнурков, на которые пошли выщипанные из висков любимых женщин волосы, хотя в эти шиньоны включались клювы туканов, султаны из перьев белых цапель и перья попугаев араурана, вставленные в ажурные бамбуковые веретена. Нет, кожу каждого бронзовокожего воина украшала хитроумная татуировка.

А что еще ожидал встретить Валера в этом забытом Богом углу? Ведь из всего затерявшегося в амазонских дебрях племени лишь трое мужчин видели воочию большую деревню бледнолицых Рио-де-Жанейро. Эти трое и привели Зыкина сюда.

— Тампон ему подай, жеваный банан. Хау!!! — подсказал нерадивому ассистенту живо заинтересованный в успехе медицины распластанный на хирургическом бревне патриарх Итубаре.

Тело его изузорили татуировки особенные. На бедрах в манере Пикассо была запечатлена охота на колобуса. На груди скалился местный дух — чином приблизительно майор — с продырявленной головой, откуда выходил табачный дым. Вокруг рта оперируемого пациента вился синюшный рисунок вроде макроме. А рисунок на животе было не разглядеть, потому что там хозяйствовал рядовой Зыкин. Мясник мясником — руки по локоть в крови.

Валера уже доказал свое умение гравировать и дятлить просто таки невероятные тату, чем приобрел большой авторитет. Еще больший почет рядовой Зыкин завоевал на охоте, где на спор в пять минут выследил и связал в узел питона боа, и гадину потом бросили доклевывать страусам. Теперь же настал черед третьему, самому сложному испытанию, после которого уж никто из старейших не посмеет усомниться, что Валера — самый великий курандейро[76] всех времен и народов.

— А скажите-ка мне, уважаемый, почему ваши соплеменники так настырно трясут погремушками? Помоему, и одних воплей достаточно, чтоб отогнать злых духов на другой берег Вила-Вилья-ди-Мату-Гросу. — балагурил, склонившись над животом вождя, Зыкин, хотя на душе было пакостно. Хиленький из Валеры получался разведчик, до сих пор не собрал горячие факты и не сочинил мало-мальски толковой версии. А вот Кучин наверняка уже бы с победой возвращался домой.

Пациент вместо анестезии плел из вороха пальмовых веток веер для раздувания огня. Рядом на бревне остывала на две трети опорожненная плошка с гнусным пойлом, которое Зыкин ласково называл «целебный рыбный суп». Желтые глазки пациента отрешенно упирались в лазурное небо, словно сейчас должен нагрянуть какой-нибудь из местных шайтанов и умыкнуть старикашку в мир горний. Но все земное не прекращало беспокоить патриарха, и он ответил с заискивающей прямотой:

— Наш народ танцует не только ради услады духов, а и чтобы отпугнуть термитов. Хау.

— Что-то печень мне ваша, дружок, не симпатична. Злоупотребляем мате?[77] — Валера подумал, вдруг ему беззастенчиво врут? А танцульками передают куда-то закодированные сигналы. Ведь сейсмическая волна движется даже быстрей, чем радио. Но куда и о чем? Голова пухнет от загадок.

— Я предпочитаю пингу. Это достойный настоящих мужчин напиток из сахарного тростника. Но и мате тоже очень уважаю. Настоящий мате должна готовить маленькая девочка. Берется калебас с дыркой или полый рог зебу, на две трети наполняется порошком и, не спеша, пропитывается кипятком…

— Лучше объясните-ка мне, дедушка, почему у вас по деревне лысые куры бегают?

— Это не куры. Это попугаи аруана. Их ощипали на головные уборы. Когда птички обрастут, их снова ощиплют. Хау.

В искусстве шаманить Зыкин продвинулся, разок посмотрев телепередачу про филиппинских хиллеров. Фокус не хитрее оторванного большого пальца. На самом деле никто вскрывать кишечную полость вождя и не собирался. Но наивные аборигены верили, как родные, что рука проникла в самое нутро уважаемого человека. Ведь Зыкин раздавил припрятанный в рукаве рыбий пузырь с куриными потрошками и кровью. И внешне все выглядело очень правдоподобно.

Ассистент наконец подал ватный тампон. Зыкин тампоном сгреб с патриаршего живота куриные ошметки и насухо протер оказавшееся без единой царапины пузо. Набрал в рот из фляги крепкой пинги и спрыснул тело, и снова насухо протер. На ставшем самым стерильным в племени животе сразу проступил рисунок татуировки. Пациент прекратил плести веер.

— Готово, жить будешь. Только больше никогда не раскрывай губ для огненной воды. Пусть Великие Духи дадут тебе мудрость.

Перво-наперво пациент Итубаре зашвырнул подальше недоделанный веер.

— Минуточку, — удивленно сказал Зыкин недоверчиво ощупывающему себя старцу Итубаре, — Тут написано, что в пещере близ деревни хранится разящий лук бога Тупи-кавахиб, стрелы от которого бог Гребаха Чучин спрятал за двадцать одно море отсюда!

Старейшина не суетясь слез с колоды, прислушался к движению соков внутри организма… Почувствовав благодаря подмешанному в рыбный суп хинину облегчение, запоздало прикрыл вытатуированную секретную карту на животе: