Тайна точной красоты

Академик Марков заметил, что во многом подход Уайлса повторяет рассуждения Данина. Но где-то на половине лекции он свернул с проторенной дорожки. Англичанин неожиданно применил достижения Галуа, величайшего французского математика-бунтаря, изгнанного из высшей школы, отсидевшего полгода в тюрьме и погибшего на дуэли в возрасте двадцати лет.

Уайлс в отличие от Данина, использовавшего готовые слайды, излагал доклад вживую, исписывая формулами одну доску за другой. Слушатели не имели возможности заглянуть вперед, и вынуждены были следить за его рукой, переживая последовательно весь ход рассуждений. Эндрю Уайлс ловко пользовался этим, делая многозначительные паузы и выделяя самые лучшие идеи крупным шрифтом в центре новой доски. И, хотя Уайлс еще ни разу не упомянул Ферма, всем математикам стало ясно, что он на крейсерской скорости движется к доказательству Великой теоремы.

Вторая лекция по законам остросюжетного фильма оборвалась на самом интересном месте.

23 июня состоялось заключительное выступление Уайлса. К этому времени никто уже не сомневался в главной цели докладчика, и конференц-зал Института Ньютона был переполнен. За предшествующие дни интрига возросла невероятно. В зале осязаемо витало ощущение чего-то великого и уникального. Собравшиеся обменивались растерянными улыбками, словно маленькие дети в ожидании явления настоящего Санта Клауса. Уже мало кто мог уследить за хитросплетениями математических символов на доске. Длинные формулы сменялись короткими, из них вновь следовали многострочные выражения, и двести пар возбужденных глаз самых выдающихся математиков современности с нетерпением ждали заключительного аккорда блистательного выступления.

И вот он настал!

Семь часов кропотливых лекций было позади. Эндрю Уайлс повернулся к залу и сделал паузу. Разом прекратили щелкать фотоаппараты наиболее нетерпеливых слушателей. Директор института, появившийся в проходе с бутылкой шампанского, замер на полушаге. Наступила почтительная тишина.

И все услышали, как по чистому участку доски скрипит мел в руке Уайлса.

Он вывел знаменитое утверждение Великой теоремы Ферма и устало произнес:

– Думаю, теперь мне следует остановиться.

Грянувшие вслед за этим аплодисменты долго не смолкали.

Наутро ведущие газеты мира вышли с заголовками: "Вековая тайна математики раскрыта!", "Неприступная теорема Ферма, наконец, пала!", "Разгадана последняя тайна математики!". Эндрю Уайлса осаждали телевизионщики и репортеры. Впечатлительные журналисты сразу окрестили его "величайшим математиком XX века". В один день он стал знаменитым на всю планету.

Дотошные репортеры вспомнили о премии, завещанной в начале века крупным немецким промышленником. И хотя никто не сомневался в правильности доказательства, комиссия Вольфскеля сообщила, что по условиям завещания доказательство теоремы должно быть опубликовано в виде статьи. Солидные научные журналы стали соревноваться за право предоставить свои страницы Эндрю Уайлсу. Он выбрал "Inventiones Mathematical" и передал в редакцию объемистую папку, содержащую двухсотстраничное доказательство.

Главный редактор журнала, как и полагалось, передал рукопись для отзывов рецензентам. В виду особой значимости и огромного объема научного труда, а также многогранности используемых в нем методов, рукопись была разделена на шесть частей и передана на изучение шести ведущим математикам. Каждый из них должен был тщательно проанализировать все нюансы рассуждений автора и при необходимости высказать ему замечания.

И работа началась.

Эндрю Уайлс вернулся в Принстон. Почти каждый день он получал по электронной почте то от одного, то от другого рецензента вопросы следующего характера: "Мне кажется в строке 8 на 16-й странице у Вас ошибка". Или: "Я бы хотел получить дополнительное пояснение по выводу в последнем абзаце 48-й страницы". Эндрю легко разбирался с вопросом и быстро давал ответ. Он был уверен в своем доказательстве, ведь он потратил на него десять лет интенсивных поисков и не единожды перепроверил.

Рецензенты выявили несколько ошибок, равносильных опечаткам, и всё шло к тому, что в скором времени доказательство, которое ждали несколько веков, должно было увидеть свет.

Но двадцать третьего августа, спустя ровно два месяца со дня знаменитой заключительной лекции в Кембридже, Уайлс получил небольшое замечание из Парижа от рецензента третьей главы. Оно мало чем отличалось от предыдущих. Уайлс прочел его и с легким сердцем дал пояснение на следующий же день. Однако ответ не удовлетворил эксперта. Рецензент указывал на крохотную ошибку в рассуждениях. Она была настолько тонкой, что даже Уайлс обратил на нее внимание лишь со второго раза.

Поначалу это его не расстроило, он пообещал прислать исправления через два-три дня. Но прошло две-три недели, затем два-три месяца, а ошибку не удавалось устранить. Ситуация принимала драматический характер. Тонкая трещина грозила разрастись в гигантскую пропасть, которая похоронила бы всё доказательство.