Тайна трех архивов

Звоню к нему. Леонид Иванович дома. Рассказываю о моей гостье, о невозможности приобрести рукописи и наконец прямо задаю ему вопрос: «Кто она? Имя, фамилия?».

И неожиданный ответ: Рокк, направляя свою знакомую ко мне, дал слово не раскрывать ее имени. Все мои попытки переубедить его ни к чему не привели, — он своего слова не нарушит.

Звоню к Пашнову: «Павел Федорович! Не заходила ли к вам некая особа с рукописями Гумилева?» — «Как же, как же, только что ушла…» — «Вы что-нибудь купили у нее?» — «Что вы, она сумасшедшая! Такие заломила цены! Я взял у нее один рукописный листок на комиссию, но предупредил ее, что 400 р., которые она за него хочет получить, никто не даст». — «Как ее фамилия?» — «Понятия не имею». — «Но вы же ей выдали сохранную расписку, а копия осталась у вас?» — «Нет, себе копии я не оставил. Но когда она через неделю придет за рукописью и возвратит сохранную, я оставлю ее для вас, и вы узнаете фамилию владелицы».

Делать было нечего, оставалось ждать.

Забегая вперед, скажу, что владелица пришла за своим листком через неделю в назначенный день и, узнав, что он не продан, возвратила сохранную расписку, а получив рукопись, благополучно ушла. Пашнова в это время в магазине не было, а его заместительница, возвратив рукопись, со спокойной совестью уничтожила уже ненужную теперь сохранную.

Прямые пути для того, чтобы раскрыть имя владелицы рукописей, были наглухо закрыты, надо было искать другие. И прежде всего — ответить на вопрос, который встал передо мною сразу при встрече с гостьей: каково происхождение рукописей?

Пользуясь моими обширными знакомствами в библиотеках и госархивах, я попытался выяснить, не было ли в последние годы хищений творческих рукописей, писем и т. п., принадлежавших перу интересующих меня поэтов — Мандельштаму, Гумилеву, Ахматовой.

Ленинградские госхранилища ответили категорически: «Нет, не было!».

Получить ответ на мой вопрос в московских учреждениях оказалось труднее, но в конце концов ответ был тот же: нет, ничего подобного похищено не было.

Оставались еще частные собрания; но все они были мне известны, и ни одного собрания, которое включало бы одновременно три имени: «Мандельштам, Гумилев, Ахматова», — не было. Были собиратели Гумилева, Ахматовой (еще, кажется, никто не собирал Мандельштама), но три имени: «Мандельштам, Гумилев, Ахматова» — три имени вместе, как тема собрания мне известны не были.

Оставалось выяснить, почему моя гостья боялась Книжной лавки писателей. Прямого ответа на мой вопрос мне получить не удалось. Оставалось предположение, что сама она была как-то связана с писателями, — дочь? жена?..

Итак, первый раунд моих поисков кончился полным фиаско: я ничего не узнал и не видел возможности узнать что-либо в ближайшем будущем.

Оставалось надеяться на случай, следить, не будет ли предложен этот материал в госархивы или частным лицам, и, наконец, ни в коем случае не напоминать Рокку, ни в коем случае не обращаться к Рокку по поводу этих рукописей; я хранил тайную надежду, что Рокк, единственный человек, который знал владелицу рукописей, когда-нибудь, почему-нибудь сам откроет мне сезам и, взяв за ручку, подведет к кладам.

Шли дни, месяцы, годы. Время от времени я проверял расставленные мною посты в хранилищах, в магазинах… Нет! В Ленинграде на поверхности книжного моря ничего не всплывало. Встречая москвичей и бывая сам в Москве, я пытался выяснить, не слышно ли там чего-нибудь о появлении «моих имен».

Да, была авторская надпись Гумилева на книге, да, предлагалась записка Ахматовой, но все это и отдаленно не напоминало те драгоценные пласты, к которым однажды я прикоснулся.

Нередко я встречал на Литейном Леонида Ивановича Рокка, но никогда ни словом не напоминал ему о его знакомой, которую он однажды, лет пять тому назад, направил ко мне.

И все же…

И все же, однажды, на Литейном встретив Рокка, я предложил ему посидеть на скамеечке, стоявшей в округлом углублении ограды Куйбышевской больницы. О чем говорят собиратели книг в теплый весенний день, встретившись на проспекте ленинградских букинистов?..

Кто бы мог подумать, глядя на одного из двух мирно сидящих, внимательно слушающего своего собеседника, какая сейчас буря в его душе!

«Аустерлиц или Ватерлоо?» Пять лет ожидания, готовность кошки, сидящей у мышиной норы… Победа или поражение?..

В рассказе Рокка о его сегодняшней покупке пауза и равнодушным голосом заданный мною вопрос: «А как поживает ваша знакомая?» — «Какая знакомая?» — «Ну, та, что была у меня с рукописями?» — «А, Нина Семеновна? Все так же. Кажется, так ничего и не продала».

Так!!! Мышь в когтях у кота! Вот он, Аустерлиц! Имя, имя у меня! И ты, Яго, мне больше не нужен!

Как золотоискатель на найденном им участке ставит знак, обозначающий, что все золото здесь принадлежит ему, так я на переплете книги, что лежит у меня в портфеле, прыгающим почерком незаметно записываю: «Нина Семеновна».

Неожиданно вспомнив о каком-то неотложном деле, стремглав убегаю, бросив недоумевающего Рокка.