Тайна трех смертей

Работали быстро. Смена за сменой опускалась на дно, и к вечеру все тросы были уже на своих местах и заделаны в кольца нижней части кессона.

Суслов и Свальбини настаивали на том, чтобы работать и ночью. Однако, сударь, это оказалось невозможным.

Я никогда не видел таких изнуренных людей, в каких, после работы на 12-саженной глубине, превратились несчастные водолазы. Ни кровинки на лице, мутные глаза и сильное кровотечение из носа и ушей! И это, знаете ли, в новых аппаратах со сгущенным воздухом, идущим из резервуаров на спине. А что бы было при старой системе?..

Страшно подумать, сударь!.. Плохое, все-таки, ремесло водолаза…

— Итак, на чем я остановился? — спросил старый моряк и вопросительно взглянул на меня.

Я поспешно налил ему портера, а он сразу успокоился и, хлопнув себя по голове, продолжал свой рассказ.

— Да, да! Ну, словом, работать ночью было совершенно невозможно и мы решили дать передохнуть команде. К ночи поднялся свежий ветер. Пошла высокая волна, и нас порядком тряхнуло бы, если бы мы не стояли на прочных якорях. Проверив первую ночную вахту (я это, сударь, всегда делаю), я спустился к себе в каюту и вскоре заснул.

Проснулся я часа через два и проснулся потому, что «Бентовино» дрожал, как в лихорадке. Я понял, что мы стоим на мелком месте и винт выгребает, что есть мочи. Я, в чем был, выскочил на палубу и увидел, что всего в нескольких саженях от нас горят на баканах красные сигналы, а из труб парохода валят клубы черного дыма.

— Кто приказал сняться с якоря? — крикнул я своему старшему помощнику, стараясь перекричать шум волн и вой ветра, свистящего и гудящего среди такелажа.

— Я не снимался! — ответил он, и в его голосе я ясно различил ноту страха.

Но для разговора у нас не было времени. Ветром и волнами «Бентовино» относило на мель, к дельте, где нас ожидала крупная авария и даже, быть может, настоящая катастрофа.

Мы дали самый полный ход и, поднимая со дна, вместе с пеной, песок и водоросли, медленно начали выходить на фарватер.

Когда уже мы вывели пароход на надежную глубину и были далеко от красных сигналов, я приказал подобрать якоря.

Лебедка с визгом и грохотом рванула цепь, и она с лязгом, с размаха проскочив в клюзеля, грохнулась на палубу.

— Командор, командор! — кричали итальянские матросы. — Кто-то перепилил цепи!..

И действительно, ровные, блестящие разрезы, сделанные чем-то невероятно твердым и острым, виднелись на якорных цепях.

Для меня было ясно, что надпись на борту «Бентовино» и эти свежие разрезы на цепях — дело одной и той же руки…

Но кто бы это мог быть?

Мы с Сусловым ломали себе голову, но придумать ничего не могли.

Это понятно: ведь, и вы, сударь, ничего не можете сказать, не правда ли?

На другой день водолазы с трудом отыскали место нашей прежней стоянки и даже нашли наши якоря. К ним мы привязались уже канатами и с утра принялись за работу. Это была интересная штука, и я никогда, ни раньше, ни позже, не видал ничего похожего на этот способ.

Какой-то американец Гастингс изобрел его, как мне объяснил тогда Суслов.

Дело в том, что в железном ящике, склепанном со всех сторон, оставили небольшое отверстие внизу и через него загрузили несколько крупных партий какого-то белого порошка в стеклянных банках. Внутри ящика, наполненного водой, их разбили. Порошок, как только он попал в воду, закипел и начал выделять газ. Вода из ящика вытеснялась через нижнее отверстие, и кессон всплывал.

Уже можно было разглядеть в воде его очертания…

Мне даже сейчас как-то не по себе, сударь, честное слово!.. Я вам уже говорил, сударь, что сквозь воду можно было различить уже очертания железного ящика. Мы все знали, что это значит. Кессон наполнялся газом и всплывал. Теперь он, следовательно, уже натянул все тросы, подведенные под чайку, а в следующий миг он должен был поднять ее со дна.

Но как раз в это время вскинулся высокий столб пара, дыма и воды, мелькнули в воздухе обломки железных листов, со свистом, как бичи, взвились обрывки стальных тросов; на одно мгновение зачернел среди пены и дождя брызг водолаз, а вслед за этим все это упало обратно в море. Однако, поток воды и несколько тяжелых кусков железа ударились о борт моего старика «Бентовино», сорвали обшивку и сломали грот-мачту.

Это, конечно, даже для моего парохода была, к счастью, пустячная авария, и не в этом была беда.

Худо было, сударь, то, что двое водолазов, работа нескольких дней и столько материала даром пропали.

Но Суслов и Свальбини были упрямыми малыми. Знаете ли, сударь, что на все мои покачивания головой и намеки ответил Суслов?

Он сказал, спокойно хлопнув меня по плечу:

— Жизнь усложняется, дорогой капитан, и борьба сделалась законом. Вот и мы свели счеты в борьбе с врагом, называемым случаем. Он нас победил, потому что у него оказались сообщники. Наши водолазы, которых за это черт унес на дно, напустили, вероятно, в кессон воздуха, а потом неосторожно обращались со своими электрическими фонарями. Где-нибудь получилось соединение и взрыв. Но ничего! Теперь победим мы…