Тайна трех смертей

Вот почему Карташев не давал своего окончательного согласия на предложения немецких профессоров, ожидая, к тому же, очень многого от заканчиваемой им трудной и опасной работы.

Когда декан и даже ректор, ученый и суровый старик, просили дать ответ на лестное предложение университета, Карташев с улыбкой отвечал:

— Я затрудняюсь сказать: да или нет, так как даже не знаю, буду ли завтра жив! Ведь я работаю с крайне опасными веществами и не моту ни о чем другом, кроме моей работа, думать, чтобы не отвлекаться…

Потом у себя в пятом этаже, на Ring’e, они обыкновенно смеялись над глубокомысленными и растроганными лицами декана и ректора, ничего не смыслящих в химии, так как один читал метеорологию, а другой был знаменитым богословом, другом и вместе с тем ярым критиком Ренана[16].

Был уже конец февраля, и студенты заканчивали свои работы. Опасная часть работы Карташева осталась позади, и он уже не так напряженно следил за ходом своего исследования, предвидя уже счастливое его окончание.

23-го февраля, в ненастный день, когда вместе с холодным, пронизывающим до костей дождем падал снег, сразу таявший на асфальте улиц и собирающийся лужами на панелях, в лабораторию к Карташеву вбежали Контский и Силин. Они были очень веселы и бросились обнимать приятеля, крича:

— Все сдали, и работу факультет принял!

Грузный, огромный Силин, неуклюже подпрыгивая, плясал и пел:

— Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья…

Двое оставшихся в лаборатории студентов-немцев с недоумением смотрели на развеселившегося молодого доктора, а старый лабораторный служитель в длинном синем халате улыбался и одобрительно тряс головой.

Весело болтая, товарищи засиделись у Карташева.

— Вот! — сказал Силин, — пошли бы теперь вместе и пивца бы хватили, как следует; был бы ты тоже доктор, а то втемяшился тебе этот пигмент, и жди теперь апреля.

— Ничего! — защищал Карташева Контский. — Зато Мишка выйдет из университета с докторским дипломом и с немецкой медалью. Хоть в Schutzmann’ы[17] сейчас!

Побеседовав и накурившись, Силин с Контским собрались уходить. В лаборатории никого уже не было, и только в отделении Карташева горел свет и, как всегда, шипело колеблющееся и рвущееся синим языком пламя газа.

Карташев провожал товарищей к выходу. На темной лестнице какая-то черная тень торопливо юркнула за одну из колонн.

— Вы видали? — спросил Карташев. — Может быть, мне показалось? Я видел, как что-то черное спряталось там!

— Видел и я, — почему-то шепотом ответил Силин. — Поглядеть надо!

Но не успели они подойти к колонне, как из-за нее вышел высокий человек. В темноте лица его не было видно, слышно было только его быстрое и шумное дыхание.

— Что вам надо? — спросил его по-немецки Контский. — Как вы сюда попали?

— Мне нужен студент, русский студент… Карташев…

Высокий человек с трудом произнес это слово и глухо закашлялся, хватаясь за грудь и хрипло переводя дыхание.

— Пойдемте в лабораторию, там переговорим! — предложил Карташев, догадавшись, кто был странный посетитель.

— Нет, нет! — заволновался тот и хотел бежать. — Там Флешер, я боюсь его! Он убьет меня! Теперь… убьет.

С трудом удалось его успокоить и убедить его, что профессор уже был и больше не придет.

Высокий человек недоверчиво, ступая на цыпочках и пугливо озираясь, вошел в лабораторию. Он закрыл глаза руками от света, поразившего его и, низко нагнув голову, долго сидел, неподвижный и высокий, бросая бесконечно-длинную, ломающуюся под потолком тень.

Приятели внимательно рассматривали его. Коричневый, сильно поношенный плащ со старомодной, измятой пелериной висел на нем широкими складками, скрывающими, очевидно, очень худощавую и угловатую фигуру. Когда незнакомец отнял руки от лица, всех поразила болезненная прозрачность и синеватая бледность кожи, сливающейся с бескровными, вздрагивающими губами. Длинная белокурая борода, в которой виднелись уже серебристые нити, и такие же волосы, густой, седеющей гривой падающие на плети, окаймляли грустное, больное лицо ночного гостя. Немного близорукие глаза, добрые и робкие, смотрели прямо, не моргая, как у замученного зверя.

Он молчал и ждал вопросов.

— Я о вас слышал! — начал Карташев. — Меня просила ожидать и переговорить с вами г-жа Флешер.

Высокий человек сразу встал и вытянул руку. Все заметили, что на правой руке у него не хватало четырех пальцев, а левая была обезображена и покалечена. Она вся была покрыла длинными, блестящими рубцами от ужасных ран и сведена в бесформенный кулак.

— Ни слова о ней! — зашептал он. — Бога ради, ни слова! Я не хочу быть обязанным этой женщине…

— Успокойтесь! — попросил его Карташев. — И расскажите все, что считаете нужным мне сказать.

Высокий человек долго стоял в нерешительности, растерянно оглядываясь, и усиленно тер высокий лоб ладонью правой руки.

— Простите мне! — шепнул он и вдруг, уронив голову на стол, зарыдал тяжело и громко. Его узкие плечи дергались под плащом, и беспомощно тряслась голова.

— Я так несчастен! — сказал он, успокоившись немного. — Я — бывший доцент… Отто Ян…

— Вот что! — вырвалось у Силина. — Я знаю много ваших работ!