Расспрошу завтра, решила я и принялась собирать рисунки. Нет, все-таки я скверная рисовальщица: кавалеры и впрямь на одно лицо, а Грифон в жизни и вполовину не так симпатичен, как на портрете! Я приукрасила его по привычке – кузинам и знакомым нравилось, когда я изображала их красивее, нежели они были на самом деле.
Хранить этот рисунок было нельзя, и я, поколебавшись (ведь можно спрятать в книге, за переплетом, или еще где-нибудь!), поднесла листок к огню. Сперва затлел край, потом пламя разгорелось, охватило весь рисунок, и я уронила его на пол, опасаясь обжечь пальцы.
В последний раз мелькнуло улыбающееся лицо – вместо непослушной гривы пламенели языки огня, – и исчезло, рассыпалось черным пеплом. Я растерла его подошвой туфли, совсем как кровь Грифона на каменных плитах в коридоре – это было недавно, а казалось, будто прошла целая вечность…
«Ничего, – сказала я себе, накрыв голову подушкой. – Вернусь домой и нарисую его снова, хоть сто тысяч раз!»
Но это было слабым утешением – я ведь знала, что, вернувшись в отчий дом, не вспомню ровным счетом ничего…
Наутро я проснулась, чувствуя себя совершенно разбитой. Подумала еще: может быть, Идда и впрямь нездорова, а я подхватила от нее заразу? В самом деле, мне казалось, будто я заболеваю, но жара не было, в отражении своем я не сумела углядеть признаков начинающейся лихорадки – ни пятен румянца, ни противоестественной бледности, ни блеска в глазах, характерного для болезни. Не было ни кашля, ни боли в горле… Оставалось только списать дурное самочувствие на плохой сон (мне и впрямь снились кошмары, но что именно я видела, вспомнить не удалось), духоту в комнате и… не знаю, перемену погоды и новолуние, не иначе! Бабушка – я помнила ее достаточно хорошо – всегда говорила, что в такие дни голова у нее болит и кружится, отказывалась от пищи и на день-другой закрывалась в своих покоях. Матушка страдала тем же самым, правда по иной причине, но на мне женские недомогания таким образом не сказывались, да и не время было.
«Наверно, это от безделья», – невольно усмехнулась я. И правда: когда работали не покладая рук, думать о подобном было попросту некогда – выспаться бы! А теперь непривычное тело мстит за издевательства – то там заболит, то здесь кольнет, будто мне сто лет…
Отчаянный крик заставил меня вздрогнуть и выронить щетку для волос. Крик повторился, хлопнула дверь, раздались другие голоса, и я не удержалась – отодвинула засов и выглянула в коридор. Как раз вовремя, чтобы увидеть мелькнувшее в конце коридора коричневое платье убегающей прочь горничной – это она оглашала замок рыданиями. Что же случилось?
– В своем ли вы уме? – услышала я голос Идды и подошла ближе. – Кто дал вам право калечить чужую прислугу?
– А кто дал ей право жечь мне лицо щипцами для завивки?! – взвизгнула Каса-Онна, рослая шатенка, ровесница Идды. – Взгляните! Останется шрам!
– Вы вот ЭТО называете ожогом? – презрительно спросила принцесса. – В самом деле? Крохотное розовое пятнышко, следов которого через четверть часа и не сыщешь?
– Это не ваше дело, сударыня! – ответила Каса-Онна. Зеленые глаза ее метали молнии, наполовину завитые темные локоны змеями вздыбились вокруг головы. – Я готова ответить на вопросы господина распорядителя, но пускай сперва он сам объяснит, как такую неумеху допустили прислуживать знатным девицам!
– Какой бы она ни была неумехой, – неожиданно встряла Мада-Норра, – это не повод уродовать ее! Вы всегда предвзято относились к Але, и это могут подтвердить все, с кем вы делили спальню в самом начале Испытания.
– То есть вы одна, – ядовито улыбнулась Каса-Онна. – Остальных уже нет в замке.
– Мое слово против вашего? Не возражаю! – та вздернула подбородок. – Надеюсь, вас выставят отсюда еще до завтрака, сударыня. Подумать страшно, что до финала Испытания может дойти настолько неуравновешенная особа!
– О, разумеется, лучше пускай победительницей станет та, что стерпит от горничной и раскаленные щипцы, и яд в напитке! – не осталась в долгу Каса-Онна.
– Сударыни, вам лучше вернуться в комнаты и закончить утренний туалет, – негромко произнесла Ина, неведомо когда появившаяся за нашими спинами. Я и не заметила, что кузины тоже здесь. – Нехорошо, если молодые люди увидят вас неодетыми.
– Что с Алой? – тут же спросила Лисса. – Ей сильно досталось?
Ина помолчала, взглянула по сторонам – все были достаточно увлечены ссорой, чтобы не обратить на нас внимания, – и тихо ответила:
– Да, сударыня. Боюсь, она ослепнет на левый глаз. Мы позвали лекаря, но…
– Я ей сейчас эти локоны повыдергаю! – неожиданно воскликнула Лисса и ринулась было вперед, но Ина ловко схватила ее за локти.
– Прекратите, сударыня! Вы ведете себя неподобающе!
– А Каса-Онна, значит, повела себя подобающе? – гневно фыркнула кузина, стряхнув с себя руки горничной. – Или… Это устроено нарочно? Не могу представить, чтобы вы, Ина, терпеливо ждали, покуда я выжгу вам щипцами глаз, и даже не попытались увернуться или оттолкнуть угрозу! Как вы меня сейчас удержали… Неужели Ала не могла постоять за себя?