Тайна царского фаворита

Но с другой стороны, на следующий день после убийства у Степанчикова на лице тоже были царапины, заклеенные пластырем… Аня тогда почему-то подумала, что он просто порезался при бритье. Это первое, что пришло ей в голову. Но ведь неизвестный убийца ночью, в темноте убегал от вооруженной Лели в лес сквозь кусты и мог расцарапать себе лицо сучьями и обломками веток…

Так кто же из них преступник – Кривицкий или Степанчиков?

– Здравствуйте, Анна Афанасьевна! Дозвольте выразить полнейшее восхищение! – На перила беседки облокотился молоденький подпрапорщик, который накануне в Привольном вставлял в дверь новый замок. Лицо подпрапорщика тоже было украшено свежей ссадиной и мелкими синяками, заставлявшими его заметно конфузиться. – Вы представляете, какая со мной незадача вышла? Вчера возвращался из вашего имения напрямки, через лес, не заметил впотьмах еловый корень, споткнулся, и прямо лицом о ствол елки… С размаху! Хорошо еще глазом сучок не задел!

Ну вот, еще и подпрапорщик с разбитым лицом! Этого только не хватало! Уж он-то никак не вписывается в придуманную картину и лишь сбивает Анну с толку своими синяками. При чем тут елка?

– Господа, раз уж я приняла на себя обязанности здешней сестры милосердия, давайте-ка обработаем ваши увечья каким-нибудь антисептическим средством, – предложила Аня, понимая, что ее голова идет кругом и кого именно подозревать, она уже не знает…

– О, мадам, я с восторгом отдаю каждую свою царапину в ваше распоряжение, лишь бы доставить удовольствие такой очаровательной милосердной самаритянке, – галантно раскланялся Степанчиков.

«Господи, как же долго Леля разговаривает с этим полицейским агентом», – подумала Анна. В обществе Степанчикова и Кривицкого она почему-то чувствовала себя неловко.

ГЛАВА 18

Отправляя телеграмму в Сыскную полицию, я недаром просила прислать именно агента Стукалина и была рада, что к моей просьбе прислушались. Остальные господа, подвизавшиеся на службе в Гнездниковском переулке, не вызывали у меня вообще никакого доверия.

С сыскным агентом Стукалиным мы познакомились года четыре назад при весьма драматических обстоятельствах. Я проходила свидетельницей по делу об убийстве московского предпринимателя (по утверждению моего мужа, у меня редкий дар влезать в разнообразные неприятности), причем присущая мне активная жизненная позиция не позволила невозмутимо наблюдать, как Сыскная полиция совершает один промах за другим, и из сторонней наблюдательницы я быстро превратилась в непосредственную участницу разыгравшейся драмы.

Вообще-то на фоне мирной и спокойной довоенной жизни дело об убийстве господина Крюднера казалось излишне сложным и запутанным. Поначалу сыскари даже не хотели верить моей интуиции, подсказывающей, что произошло преступление, и не верили до тех самых пор, пока не обнаружили труп несчастного предпринимателя… Но и позже, не извлекая никаких уроков из случившегося, полицейские продолжали крайне болезненно воспринимать любую попытку объяснить им совершенно очевидные (даже на мой дилетантский взгляд) вещи.

В результате я оказалась с убийцами один на один, и мне чуть не проломили голову, чтобы поубавить мой энтузиазм; в сетях полиции запутались лишь мелкие сошки, а настоящим преступникам удалось скрыться… И кое-кто из них, насколько мне известно, так до сих пор и не пойман.

Впрочем, деятельность нашей полиции, как известно, не может служить эталоном по части охраны закона, скорее наоборот.

И это наше счастье, что пока еще не каждый житель Российской Империи готов грабить и убивать. Но если подобные идеи придут в голову большому числу наших граждан, полиция не только окажется бессильной, но и сама скорее всего будет сметена этой мутной волной.

События, происходившие в Москве совсем недавно, в конце мая, подтверждают это с особой наглядностью. Никогда не забуду, как по улицам моего любимого, милого, доброго города понеслась озверевшая толпа погромщиков, начавших охоту на московских немцев…

Квартиры, магазины, мастерские и фабрики, принадлежавшие лицам немецкого происхождения, были разгромлены, а самих немцев жестоко избивали и даже убивали… Горели дома, разграблялись склады, по улицам метались растерзанные женщины. Мужчины с лицами, превращенными в кровавое месиво, валялись на тротуарах у домов. Свыше семисот объектов пострадало от беспорядков (и что за страшный смысл вкладывается в слова объект беспорядков, когда в мирном тыловом городе начинается резня?). А полиция бездействовала! Погромы продолжались несколько дней…

И лишь когда войска были стянуты в Москву, силой оружия беспорядки удалось прекратить… Сдавленная военной цензурой пресса постаралась не муссировать вопрос погромов, а полицейские власти писали в рапортах, что в городе наблюдался взрыв патриотизма, разнузданного, безобразного, но все же патриотизма…

Оставалось лишь горько стыдиться за своих земляков да прятать в собственном доме семью доктора Шёненберга.