Тайна царствия

Мне не оставалось ничего другого, как по-братски обнять ее хрупкое тело, расцеловать в обе щеки и нежными словами попытаться утешить ее. Она пролила еще несколько слезинок, а затем мы вместе вышли из театра, не встретив никаких возражений со стороны напевавшего перед кувшином вина старого грека.

Солнце закатилось за горы. В роившемся от потоков людей городе повсюду зажглись светильники и факелы. Я так торопился поскорее добраться до гостиницы, что даже не догадался купить девушке новую одежду, и ее облачение танцовщицы с украшенными сандалиями вызывало заигрывание со стороны прохожих. У меня было предчувствие, что ученики Иисуса пустятся в путь именно этой ночью: действительно, трудно было представить себе более благоприятный момент, чем завтрашний день, когда толпы отъезжающих из Тивериады заполонят все дороги; ни один из путешественников не привлечет к себе внимание. Эти мысли заставили меня ускорить шаг.

Однако когда я, весь в поту и задыхаясь, добрался до гостиницы, то при ярком свете понял, что допустил оплошность. Элегантно одетый владелец направился в мою сторону, оглядывая Мирину с головы до ног, несмотря на то что привык к причудам богатых постояльцев.

– Какой же ты ненасытный, римлянин! – упрекнул он меня – Сначала, чтобы поразвлечься, ты привез с собой молодую иудейку; я закрыл на это глаза, хотя и знал, что ты прятал ее за шторами своей комнаты. Однако то, что ты делаешь сейчас, превосходит меру моего терпения: в первый же день праздника ты приводишь в мой дом глупую артисточку, которая, как только ты уснешь, станет предлагать себя за несколько драхм другим постояльцем, учинит скандал и удерет, прихватив с собой постельное белье! Нам хорошо известны повадки артистов!

Я посмотрел на Мирину глазами этого грека и лишь теперь заметил, что на ней был убогий плащ танцовщицы, колени испачканы, лицо распухло от слез; создавалось впечатление, будто она прибыла сюда прямиком с какой-то оргии; кроме того, в руках она держала сценические одежды и инструменты брата, что не может служить, рекомендацией для того, кто желает снять комнату в роскошной гостинице! Таким образом, мне стали понятны претензии хозяина, а Мирина, в свою очередь, потупила взор и сочла разумным промолчать, да и возразить владельцу было нечего. И все же я почувствовал обиду за подобные замечания, которые поставили под сомнение мою способность к здравому рассуждению. Поняв всю абсурдность возникшей ситуации, я схватился обеими руками за голову.

– Ты заблуждаешься! – воскликнул я, – Эта девушка – моя сестра; мы поссорились, когда плыли из Александрии, и она увязалась за труппой бродячих артистов; я снова встретил ее в театре Тивериады, ей уже надоели все эти приключения. Надеюсь, у нее здесь будет возможность помыться, опрятно одеться и сделать прическу. Прошу тебя не позорить ее перед другими, и ты не пожалеешь об этом!

Похоже, грек отчасти поверил моей истории, хоть и проворчал, что на его памяти ни один из клиентов, каким бы он ни был пьяным, не называл шлюху, которую тащил к себе в комнату, сестрой. Однако увидев, что я отнюдь не пьян, и поверив, что я знал Мирину прежде, а не подобрал ее где-то на улице, он разрешил нам войти в гостиницу и приказал рабу провести девушку в ванную, парикмахеру – причесать ее и завить волосы, наконец, одному из купцов – принести в комнату одежды. Мне хотелось, чтобы она подобрала приличное и не слишком броское убранство для будущего путешествия, однако когда Мирина вернулась в комнату после купания, ей захотелось примерить все принесенные наряды и повертеться перед зеркалом, которое держал перед ней один из рабов; это так меня утомило, что я не выдержал и бросился навзничь на постель, заткнув уши, чтобы не слышать ее несносной болтовни.

Увидев, что я по-настоящему рассержен, она сбросила весь ворох одежды на пол, отослала раба, присела рядом со мной и прикоснулась к моему плечу.

– Когда женщину купают в благовониях, умело причесывают и красиво принаряжают, она избавляется от горя и страданий! Только не забывай, что я с удовольствием осталась бы в своем изношенном плаще и в старых порванных сандалиях, если бы от этого зависело твое благополучие! Постарайся же улыбнуться вместе со мной и посмеяться над моими поступками, чтобы отвлечься от мрачных мыслей!

– О сестра! Хорошо, что твоя грусть проходит! – воскликнул я, закрыв лицо руками. – Но теперь мной начинает овладевать отчаяние: взгляни – уже поздно, и каждая убегающая секунда увеличивает мои опасения. Не знаю, чего мне стоит бояться, но в глубине души прошу Иисуса из Назарета не покидать нас! Не говори мне о волосах и одеждах! Какая мне разница, что на мне, что я ем и пью! Назначенный час близок, и Учитель скоро должен предстать перед теми, кто верит в него!

Мирина заключила меня в свои объятия и прижалась нежной щекой к моему плечу.

– Неужели ты действительно от чистого сердца назвал меня сестрой? – тихо спросила она – Если да, то мне больше ничего не нужно. Точно так же я спала в объятиях своего брата, доверчиво кладя ему голову на грудь.