– Значит все случилось по его вине! – возразил Карантес. – Человек, живущий на земле и желающий распространять и исповедовать свое учение, должен подчиняться царящим на земле законам. Возможно, он был просто игрушкой в руках тех, кто хотел достичь совершенно иной, чем он себе представлял, цели, что вполне допустимо, поскольку о нем самом я слышал лишь добрые речи. Однако Совет вынужден вести разумную политику, сопоставляя факты: не рекомендуется исцелять больных или воскрешать мертвых, для того чтобы народ взбунтовался, и тем более не пристало объявлять себя Сыном Бога! Насколько мне известно, у их Бога нет никакого Сына, и он не может его иметь: в этом состоит его основное отличие от остальных Богов! Подобные заявления обязательно ведут к политическим беспорядкам, а во время бунта власть захватывают не те, кто отличается разумом, а самые фанатичные. Можешь быть уверен, что моя лавка оказалась бы объята огнем, а моя дочь окровавленной лежала бы в каком-то ручье еще до того, как я успел бы объявить себя приверженцем нового царя.
Какое-то время я раздумывал над его словами и над тем, что мне удалось узнать и чему я сам был свидетелем.
– Мне кажется, что исповедуемые им перемены должны происходить внутри человека, а не во внешних проявлениях, – вслух размышлял я, – Его учение именно этим отличается от других, и я думаю над тем, каким образом оно может воплотиться в жизнь.
– О! Сразу же видно, что ты не обременен семьей! – воскликнул сириец, воздев руки кверху, чтобы продемонстрировать свою отрешенность от дальнейшего спора – Можешь делать все, что тебе захочется, однако не жалуйся потом, что тебя не предупреждали о возможных последствиях.
Итак, я отправился к Симону Киринейскому.
От остальных усадеб его подворье отличала лишь одна деталь: средь бела дня ворота, выходившие в узкую улочку, были заперты. Мне пришлось достаточно долго стучать, пока не соизволила подойти служанка. Увидев меня в узкую щелочку калитки, она наскоро прикрыла лицо.
После приветствия я попросил провести меня к хозяину.
– Хозяин болен, – ответила она. – Он заперся в темной комнате и никого не хочет видеть.
Я назвал ей свое имя и имя своего банкира Арисфена.
– Твой хозяин обязательно согласится меня принять, потому что я пришел по делу, которое его более всего беспокоит.
Служанка ввела меня во двор и побежала предупредить о моем визите хозяина. За обрушившимся фасадом здания я заметил недавно построенный в греческом стиле дом. Над его входом вместо потолка зияла дыра, а под ней находился резервуар для сбора дождевой воды. Пол покрывала мозаика, воссоздающая цветы и рыб, несмотря на местные законы, запрещающие любые изображения. Вдоль всего вестибюля были выставлены бронзовые предметы и греческие вазы, как это принято в доме цивилизованного человека.
Мне пришлось немного подождать, пока не появился раб, по-видимому грек, одетый в плащ с элегантными сборками; в руках он держал свиток папируса. У него были седые волосы и покрасневшие глаза человека, привыкшего к чтению при скудном освещении.
Приветствовав меня, он предложил присесть и подождать.
– Что ты сейчас читаешь? – спросил я.
Он быстро спрятал свиток за спиной.
– Это труд одного иудейского пророка. Я воспитатель Александра и Руфия, сыновей хозяина. Сам он – человек простой и ничего не смыслит в поэзии.
– Позволь мне угадать название этой книги – улыбнулся я. – Однажды я читал ее в Александрии, а недавно мне цитировали отрывок из нее. Это случайно не книга пророка Исайи?
Раб озадаченно посмотрел на зажатый в его руке свиток.
– Не прорицатель ли ты или маг, если тебе известно название книги, которую я читал хозяину?
– Ни то, ни другое, но благодаря моему приемному отцу Манилию я немного разбираюсь в астрономии. Слышал ли ты что-нибудь о его книге под названием «Астрономика»?
– Нет, – ответил раб, – но мне хорошо известно, что римляне все переняли у греков; они переводят произведения на латинский язык и затем присваивают авторство.
В вопросе национального достоинства этот окованный раб был действительно силен!
– А что ты думаешь об иудейском пророке?
– Я – грек, и иудейские таинства навевают на меня скуку, потому что в них речь идет о невидимой силе. Для меня это лишь слова, на которых моя мысль не задерживается и продолжает дальше свой путь. Уже однажды было доказано, что черепаха может быть быстрее зайца: я раб с самого рождения, и войдя в роль черепахи, не стараюсь, по примеру иудеев, превзойти Гомера или Эзопа.
В этот момент в комнату вошел Симон Киринейский, я внимательно к нему присмотрелся: одетый наскоро плащ был в дырах и имел неопределенно-темный цвет, однако его борода была хорошо ухожена; средних лет, большой и крепко сложенный человек, лицо потемнело от солнца, а его большие узловатые руки выдавали в нем человека, привыкшего работать в поле.
Присев на стул с пурпурной подушкой, как это подобает хозяину дома, он нетерпеливым жестом приказал рабу удалиться.
– Что тебя привело сюда, римлянин? – без приветствия начал он – Что тебе нужно от меня?