Тайна угрюмого дома: старый русский детектив

Как, действительно, можно было не найти денег?.. Он знал в подробностях всю квартиру, где работали Серьга и Баклага, знал о подмене дочери ростовщика другой женщиной, но для чего это было сделано и куда скрылась подмененная, он не знал. На вопросы по этому поводу Иван Трофимович отвечать наотрез отказался и взамен всяких разговоров вручил графу довольно солидную сумму, вероятно, за молчание.

Крушинский понял это и успокоился или «прикусил» язык, как говорят. Странной была и эта история с привидением, относительно которой он тоже не получил от своего приятеля никаких объяснений. Посидев еще немного в задумчивости, Иван Трофимович сказал своей соседке:

– Поедем, Геся!

Та кинула какой-то странный взгляд на Медведева и встала. Иван Трофимович взял свою шубу, положенную на подоконник, купеческую фуражку и, отряхивая тулью, сказал:

– Так как, господа, новых делов пока нет, если будет что, мы в следующее собрание обсудим… Ведь нет никаких делов, граф? – обратился он к Крушинскому.

– Пока нет! – ответил тот.

– Прощайте, господа. – Иван Трофимович степенно поклонился и вышел с Гесей. Жучок завертелся на кресле и стал делать какие-то гримасы Медведеву, на что тот молча показал ему свой увесистый кулак, после чего урод сразу притих и даже опустил свою собачью физиономию.

Этот несчастный был глухонемой, вдобавок ко всем своим остальным уродствам. Щедро, нечего сказать, наградила его природа.

Вслед за главарем шумно двинулась и вся компания. Некоторые взяли фонари и полезли в люк, где, очевидно, скрывался подземный ход, другие по двое и в одиночку пошли тем ходом, где впустила Крушинского толстая женщина. Вскоре трущоба совсем опустела.

XII. Привидение

Выйдя во двор, Иван Трофимович пошел куда-то вглубь и через несколько минут возвратился в санках, запряженных маленькой бойкой лошадкой. Геся молча села с ним рядом, и они умчались в глубину темного жерла ворот, мелькнули под далеким фонарем и совсем исчезли.

Лошаденка неслась, как молния. От такой бешеной езды у Геси дух захватывало, но она, как и все женщины, находила в этом быстром движении неизъяснимое наслаждение. Несколько минут они ехали молча. Наконец Иван Трофимович спросил свою спутницу:

– Зачем ты приехала сегодня, Геся?

– Чтобы повидать Медведева!.. – захохотала она.

– Не шути, а говори толком.

– Да я вовсе не шучу.

– Что же у тебя к нему?

– Это мое дело…

Иван Трофимович нервно передернул вожжами, отчего иноходец понесся еще быстрее. В душе его поднималась целая буря. Он любил эту женщину той сильной и глубокой любовью, которой славятся простые русские натуры, когда флегматичность прошибает стрела амура. Ничего особенного, впрочем, видимо, не произошло, но Зазубрин предчувствовал, что что-то происходит и что оно скоро откроется, откроется тогда, когда уже будет поздно, когда любимая женщина ускользнет безвозвратно.

– Послушай, Геся, – наконец сказал он, тяжело дыша, словно санки мчал не иноходец, а он сам. – Ты не хочешь жить со мной?

Геся повернула к нему облитое сбоку лунным светом свое красивое, но злое лицо, и только улыбнулась, блеснув зубами. Улыбнулась и отвернулась.

– Не хочешь? – повторил вопрос Иван Трофимович.

– Дурак тот мужчина, который это спрашивает, когда женщина захочет, она сама скажет ему это.

– А ты мне говоришь?

– Дурак!

Опять наступило молчание. Санки, сделав несколько поворотов, остановились наконец на пустынной улице перед деревянным домом, где Геся и вышла, а Иван Трофимович, простившись с нею, заявил, что должен заехать еще в одно место и что вернется, по всей вероятности, уже на рассвете. Геся, ничего не сказав, ушла в калитку.

Вернемся теперь к Антону Николаевичу, который уже вышел на улицу и поздоровался со следователем и тремя агентами, отворявшими ворота угрюмого дома с целью провести там ночь среди новых исследований, а главное, для окончательного разъяснения загадки таинственного явления. Все трое бесшумно вошли в дом. Было без десяти минут двенадцать.

– Не надо зажигать огня, – шепнул следователь. – Закройте свой фонарь! – обратился он к одному из агентов, что тот и поспешил исполнить.

После этого вся группа расположилась внизу у лестницы, в вестибюле, и Антон Николаевич, положив руку в карман, где находился револьвер, стал медленно подниматься по мраморным ступеням. Лунный свет, падающий из верхних окон, делал его силуэт похожим на тень.

В зале, куда он вошел, царил тот же голубой отблеск, бросая длинные причудливые тени от предметов и клетками ложась на дорогом мозаичном полу. Молодой человек сел в кресло, стоявшее как раз около входных дверей. Сел и задумался.

Как ни странно было его положение, но в душе не было страха. Напротив, он ощущал какую-то тоску, словно ему невыразимо жаль кого-то в этом угрюмом доме. Кругом царила гробовая тишина. Группа людей внизу, в вестибюле, тоже словно замерла.