Тайна улицы Дезир

«Как легион под Колвези», — подумал лейтенант, прождав добрых пять минут. Наконец дверь открылась, и показалась Лола с отекшим и помятым лицом, ее «дружелюбный» взгляд обжигал, как хлыст. Халат Лолы походил на тот, в котором щеголял Кларк Гейбл в фильме «Унесенные ветром», но он по крайней мере выглядел теплым. Поскольку стало холодно, и все такое…

Бартельми уже пару раз бывал у начальницы. Она жила в скверной двухкомнатной квартирке со слишком большим коридором и слишком маленькой кухней, отделанной в спокойных зеленых и розовых тонах, которые несомненно помогали сохранять философское спокойствие, когда владельцы пиццерии на первом этаже начинали раздавать указания своим служащим в любое время дня и ночи. Он снял ботинки, надеясь завоевать этим доверие хозяйки, и последовал за ней в гостиную. Почти вся комната была занята огромным столом, раздвинутым во все стороны. На нем лежала доска, а на доске — пазл, при одном взгляде на который начинала болеть голова.

— «Сикстинская капелла» из пяти тысяч кусочков, — объявила Лола. — Так сказать, порок в чистом виде. Я как дура собирала его весь вчерашний день. Из-за этого чертова Микеланджело я легла спать только в три часа ночи!

— Впечатляет, — сказал Бартельми.

— Ты правда хочешь кофе?

— Нет.

— Тем лучше, потому что меня тошнит. Я вылакала бутылку пятидесятилетнего портвейна: лицо Евы, изгнанной из рая, заставило меня повозиться. Я собираюсь приготовить мятный настой. Будешь?

— Обязательно, мадам.

— У тебя такой тон, как будто ты хочешь о чем-то попросить.

— Я ни о чем не хочу просить, мадам, кроме, разве что… Я чувствую себя совсем разбитым, но это не грипп.

— В твоем возрасте это не страшно.

— Вы предпочитаете рассматривать Сикстинскую капеллу, а мне бы хотелось, чтобы нарисованным был Садовый Гном. Его вид меня подавляет, методы приводят в отчаяние, а тупость — ошеломляет.

— Тщетна привлекательность того, что недоступно. Если умерла надежда, то должно умереть и желание.

— Молитва буддийской монахини? — спросил Бартельми без тени смущения.

Он давно привык к цитатам своей начальницы, которая в прошлой жизни преподавала французский и заставила не одно поколение школьников блуждать в его дебрях.

— Нет, элегия Берто. Я просто хочу попросить тебя усвоить одну вещь: ноги моей больше не будет в комиссариате.

— Все-таки с вашей стороны было неразумно уходить, когда до пенсии оставалось меньше года.

— Я пришла в полицию не за привилегиями государственной службы. А причины моего ухода касаются только меня.

— Ваши причины известны всем, — храбро возразил Бартельми, оставив ледяной взгляд начальницы без внимания. — Ваши причины зовут Туссен Киджо.

Лола Жост смерила своего бывшего коллегу надменным взглядом и, не говоря ни слова, направилась в кухню. Бартельми, убедившись, что в этом доме он все еще persona grata[10], слушал, как она гремела кастрюлями. Она вернулась, величественная, с каменным лицом, держа в руках поднос, на котором стоял чайник с горячим настоем и две чашки. Ее ужасающий халат волочился за ней, как шлейф.

— Убери-ка отсюда эту доску, да смотри не повреди «Сикстинскую капеллу».

Бартельми подчинился с вновь обретенным чувством облегчения от того, что есть рядом человек, достаточно компетентный и способный прояснить ситуацию и развеять окутывавший его туман. Начальница, руководитель, не терпящая ничтожеств. Конечно, это была иллюзия, но она так приятно грела душу. Ни один кусочек пазла не упал на зеленый ковер.

— Ну, рассказывай, — вздохнула она, — и тебе полегчает, и я развлекусь.

И Бартельми рассказал о белокурой Ванессе и двух ее подругах с Пассаж-дю-Дезир. О девушках, которые отнюдь не купаются в золоте и снимают маленькую квартиру в складчину, чтобы иметь возможность жить в центре Парижа. Он описал бледное нетронутое лицо жертвы, быстрое и сильное удушение, фокус с пылесосом, отсутствие в преступлении сексуального оттенка. Рассказал он и о ногах, несомненно отрубленных сечкой; Бартельми особо задержался на этих отрубленных и исчезнувших ногах. Он упомянул об отсутствии материала для анализа ДНК, потенциальных врагов, мобильного телефона и смысла. И еще этот контраст. Непонятный контраст между мгновенным удушением и грязным надругательством, нетронутым лицом и двумя липкими обрубками. И все это произошло со скромной служащей, не имевшей, если верить ее соседкам, темного прошлого. Никакого личного дневника, никаких писем, только этажерка с детскими книгами вроде «Девочки со спичками», куклы и мягкие игрушки.