Тайна «Утеса»

Он осмотрелся, словно ждал помощи от окружающих его стен. Задержался взглядом на камине, карнизах, окнах и двери, будто не в силах поверить, что дом, где жила его дочь, не сулит ему больше утешения Потом, тяжело ступая, пересек холл и вышел на крыльцо. Перед уходом он обратился к нам:

— Вы вынуждаете меня услать Стеллу отсюда… Вынуждаете, — повторил он медленно, словно сам хотел привыкнуть к этой мысли, — отправить Стеллу прочь из дома.

Капитан взобрался в коляску и уехал, не попрощавшись, даже не взглянув на нас, погруженный в свои горькие мысли.

Я не мог на него сердиться.

— Господи! — воскликнул я. — Мне его жаль! Он больной человек. Если он отправит Стеллу за границу, ему не перенести разлуки с ней. Он ее больше не увидит.

— Сколько людей страдает от этой истории, — сокрушенно покачала головой Памела. — Мне всех жалко. И себя тоже.

Она закусила губу и бегом бросилась в дом.

Глава XIV СОКРОВИЩА КАРМЕЛ

Мы идем по ложному следу, и, проглядев записи Памелы, я в этом убедился. Правда, ничего более определенного я сказать не мог. И не представлял, что делать дальше.

Памела потрудилась добросовестно — записи были подробные, аккуратные и объективные. Она начала свою летопись по памяти, рассказав о каждом происшествии под определенной датой: что случилось с ней самой, с Лиззи, с Джудит, со мной. Она включила сюда и все, что мы слышали о семье Мередитов, обращая особое внимание на разные толкования одного и того же события. Записала даже обрывки дошедших до нас сплетен, указав, от кого они исходят. Последнее было очень важно, так как нам приходилось знакомиться с Мери, Мередитом и Кармел только по рассказам других, а человеческая память — зеркало, далеко не безупречное. Мы понимали, что нам нужно принимать во внимание и благосклонность и предвзятость, и преданность и зависть, даже злобу.

Памела вела свои записи очень усердно: то, что она показала мне субботним вечером, оказалось толстенной рукописью, сложенной в папку для бумаг. Я перевел глаза с этого объемистого тома на Памелу, а потом на груду материалов, накопившихся на моем столе. В этот вечер мне предстояло набросать статью и дочитать детектив, ожидающий рецензии. Финансовые дела у нас и без того оставляли желать лучшего, так что пренебрегать моим единственным заработком не приходилось, но мог ли я сосредоточиться на герое детектива и волновавших его вопросах, если дьявольская загадка нашего собственного дома до сих пор оставалась неразрешенной?

— Ради Бога, подожди пока с этими записями, дай мне покончить с моими делами, — взмолился я, когда Памела предложила заняться летописью.

Сестра изменилась в лице. Я был несправедлив, она и так делала все, чтобы освободить меня, а я не справлялся со своей работой.

— Послушай, — сказал я, — если хочешь, я просижу за твоими записками хоть до утра, но сначала мне надо разделаться со статьей. Если я сожгу свои корабли и пущу свой хлеб по водам, мы сядем на мель [22].

По-моему, Памела сумеет отозваться на шутку даже на смертном одре.

Она со всей серьезностью ответила:

— Ты хочешь сказать, что за уплывающими хлебами нам придется плыть на обгорелых обломках? Так и будет! Возразить нечего. Трудись!

Я закончил статью только в десять. Памела хотела, чтобы я подробно изложил в ее дневнике все случившееся со мной, и уточнил записи о том, что пережила Стелла. Мы просидели далеко за полночь, и, просмотрев все, я пришел к выводу — одно с другим не вяжется; в том, что записано, нет никакой логики, мы идем по ложному следу.

— Оба мы просто одурели и хотим спать, — сказала Памела. — Утром, на свежую голову, мы сообразим, в чем ключ к разгадке. Только бы завтра не надо было кататься со Скоттом на яхте.

* * *

В воскресенье погода испортилась, и весь наш роскошный вид затянуло сеткой дождя. Прекрасно! Это избавляло нас от прогулки под парусом с доктором Скоттом. Ни плаванье под парусами, ни просто купанье.

— Ну, а я убежден, что дом отравлен бушевавшими здесь страстями, насыщен отчаянием и муками, поэтому, если сюда попадает чувствительный человек, он непременно становится жертвой галлюцинаций или на него наваливается тоска. А может быть, и то и другое.

— Если так, то нам не на что надеяться.

— Боюсь, что ты права.

— Я только не понимаю, откуда у тебя такая уверенность?