Тайна Верховной жрицы

— Я вас понял, — недовольно кивнул Альберг, мысленно сделав пометку о необходимости разобраться с ситуацией. Потребуется проверить и тех, кто знал о перебросе снаряжения, чтобы выяснить, кто мог рассказать савенийцам о маршруте, по которому будут идти корабли. И думать, откуда выискать средства на отправку новой поставки. Кроме того, провести беседу с военным министром и главнокомандующим. Как они допустили такую ситуацию? И ведь как ловко придумали: сообщить обо всем на балу, зная, что государь не станет проявлять эмоции во время праздника.

«Почему мне постоянно приходится лично разбираться с каждой проблемой? — мысленно гневался Альберг. — Что я делаю не так?»

Подобная круговерть творилась на протяжении всего приема. К Альбергу то и дело подходили с важными поручениями и светской болтовней. На середине вечера Меган вновь пыталась завладеть вниманием императора, но он весьма ловко избежал беседы, а к десяти вечера и вовсе покинул прием, сославшись на дела.

Альберг заперся в своем кабинете, пытаясь отдышаться после торжества, выпившего все силы. Мысли плыли.

Но вместо того, чтобы принять успокоительное и лечь спать, император сел за стол. Требовалось разобраться с донесениями от министерств, рассмотреть законы, присланные на подпись. Еще и эта история с захватом кораблей не шла из головы.

Портреты бывших правителей и полководцев, развешенные на стенах кабинета, давили взглядами. Альбергу казалось, что нарисованные мужи отечества с упреком взирают на него, осуждая каждое принятое решение.

«Может все-таки попросить перевесить в другую комнату?» — размышлял государь, хотя заранее понимал, что не пойдет на этот шаг. Перед самим собой он оправдывал нерешительность данью традициям. Дескать: надобно чтить предков и хранить культуру, в том числе и в дворцовом интерьере.

На самом деле император опасался, что подобное своеволие сочтут трусостью. Догадаются об истинных причинах, станут насмешливо шептаться: совсем наш государь умом тронулся — нарисованных людей стал бояться.

Альберг подергал ворот камзола, и хотел было открыть окно, но именно в этот момент в дверь постучали. Лакей доложил, что министр внутренних дел просит аудиенции.

— Говорит: дело чрезвычайной важности и не терпит отлагательств, — пояснил слуга.

«В военное время каждое дело не терпит отлагательств», — устало подумал государь.

— Пригласи, — кивнул Альберг, со вздохом откладывая бумаги.

Посмотрел на часы — без четверти одиннадцать, а вроде бы только-только сел поработать. Время летит…

Взгляд императора скользнул по серым шторам, тусклым рамкам, белесым обоям.

«Безвкусица-то какая», — подумалось императору.

Он будто только сейчас по-настоящему увидел, как выглядит кабинет, доставшийся от отца. На полках и тумбах хранилось столько ненужных книг, пошлых вазочек, бездарных статуэток, что хотелось скинуть все это в огромный мешок и разом выбросить. Маменькино влияние: любила захламлять комнаты безделушками.

И воздух! Воздуха не хватало. Туманная серость словно пронзила все помещения дворца. Поглотила, впитала, оплела.

При мысли о родителях, погибших семь лет назад, на душе по обыкновению стало тревожно. Снова полезли воспоминания, как в тот злополучный вечер вся императорская семья (мать, отец, младший брат с женой и сам Альберг) направлялась в оперу. Альбергу полагалось ехать не столько в развлекательных, сколько в воспитательных целях. Отец надеялся, что если его сын будет чаще появляться на публике, то страх перед толпой отступит.

Но буквально перед самым отъездом поступило известие: его друг, впоследствии получивший имя Эр, был ранен на дуэли. Стрелялся с поручиком, позволившим себе фривольные высказывания в адрес его невесты. Положение товарища казалось серьезным, и отец разрешил Альбергу остаться у постели больного.

Кто же знал, что все так обернется?

Карета, в которой находился император с супругой, оказалась заминирована. Как только повозка отъехала от ворот дворца, раздался взрыв.

По счастью вторая бомба, предназначавшаяся для брата и его жены, не сработала. Их карету лишь перевернуло ударной волной, но пассажиры остались невредимы.

В один день Альберг не только потерял родителей, но и был вынужден принять то, чего так страшился — стать императором.

Не легче пришлось и дуэлянту: он не смог бросить друга в беде и согласился на пост советника, что в свою очередь потребовало расторжения помолвки с возлюбленной.

По иронии судьбы, невеста, узнав о выборе Эра, ушла к тому нахальному поручику, невольно спасшему жизнь Альберга.

— Благодарю, что согласились принять, — в кабинет вошел министр внутренних дел. — Прошу покорнейше простить, что беспокою в столь поздний час…

— К сути, — император прервал поток бессмысленных словес.