Тайна Вильгельма Шторица

Время залечивает раны. Марк потихоньку привыкал к такому образу жизни. Мира изобретательно создавала иллюзию[186] своего присутствия. Она была душой дома и такой же необходимой и невидимой, как душа.

Впрочем, остался ее великолепный портрет, написанный Марком в период сватовства. Мира любила посидеть возле этого полотна, и голос ее в такие минуты звучал успокоительно:

— Дорогие мои, я здесь! И вы меня видите, как я сама вижу себя!

После свадьбы я провел еще несколько недель в Рагзе, живя в доме Родерихов в тесной и трогательной дружбе с семейством, перенесшим столько испытаний. Я не без грусти думал о приближающемся дне разлуки, которая обещала быть долгой. И день этот с неизбежностью рока[187] настал.

Я возвратился в Париж и с головой погрузился в свои профессиональные дела, более захватывающие, чем может показаться кому-нибудь. Но события, в которых волею судеб довелось мне участвовать, хотя мне и была отведена второстепенная роль, были слишком необычны, чтобы мои занятия могли полностью вытеснить их из памяти. Не проходило дня, чтобы я мысленно не переносился в Рагз к брату и невестке, таким далеким и близким одновременно.

В сотый раз в своем воображении я прокручивал ужасную сцену смерти Шторица. И меня вдруг осенила идея, настолько простая и очевидная, что удивительно, как она не пришла раньше. Вероятно, пережитое потрясение лишило меня способности логически мыслить, потому что ни разу я не подумал сопоставить некоторые обстоятельства этой драмы.

А в тот день меня осенило: если тело нашего поверженного врага материализовалось, то единственной причиной этому послужило обильное кровотечение, вызванное ударом сабли. Нет никакого сомнения, что загадочное вещество содержалось в крови и вышло из организма вместе с кровью.

То, что сотворила сабля Харалана, мог повторить хирургический нож! Эту несложную и безопасную операцию можно провести в несколько этапов, постепенно заменив кровь донорской, свежей, без проклятого зелья, лишившего Марка радости видеть любимую жену.

Я тотчас взялся за перо. Письмо брату уже было готово к отправке, как мне принесли весточку из Рагза. Я решил задержать свое послание. Брат сообщил мне новость, которая делала мои прожекты[188] бесполезными, по крайней мере на ближайшее время. Мира ждала ребенка, и в таком положении нельзя было терять ни капли крови. У нее и так не слишком много сил, чтобы выдержать роды.

Событие ожидалось в последних числах мая, и я бросил все и поторопился в Рагз. Пятнадцатого мая я вновь очутился среди дорогих мне людей, участников трагических прошлогодних событий, и стал поджидать знаменательного часа с не меньшим нетерпением и тревогой, чем будущий отец.

Никогда не забуду двадцать седьмое мая, изумительный весенний день, когда произошло чудо. Что за чудо, вы наверняка угадали. Мудрая природа оказала помощь, за которой я собирался обратиться к врачебному искусству.

Ошеломленный, потрясенный, опьяневший от счастья, Марк видел, как на его глазах возникает из небытия тень любимой женщины, постепенно наполняясь красками, обретая живую плоть. Ошалевший Марк — дважды отец! — созерцал одновременное рождение сына и жены, которая показалась ему еще краше после столь долгой разлуки.

С тех пор судьба моего брата, Миры и моя собственная неразделимы. Пока я ломаю голову над тем, чтобы добиться математически идеального совершенства, — впрочем, неразрешимого, ибо математика, как и вселенная, беспредельна! — Марк продолжает успешную карьеру знаменитого художника. Он живет в Париже, в двух шагах от меня, в роскошном особняке, где ежегодно месье и мадам Родерих проводят два месяца вместе с сыном, капитаном Хараланом, который дослужился до полковника.

И каждый год молодые супруги Видаль с ответным визитом приезжают в Рагз. И тогда я скучаю без милого лепета маленького племянника, которого балую с нежностью дяди и дедушки одновременно. Марк и Мира счастливы и живут в полном согласии.

Пускай же небо продлит это счастье на долгие годы. И пусть никого не постигнут беды, которые нам пришлось пережить. И последнее: пусть никогда не воскреснет зловещая тайна Вильгельма Шторица!