Тайна Вильгельма Шторица

Капитан Гаралан и я полезли вслед за ним. Бельведер был совсем маленький, так что троим повернуться было негде. В нем было темно из-за опущенных шерстяных занавесок. Мы их отодвинули. Вид из бельведера был на весь Рач; панорама расстилалась шире, чем с бельведера у Родерихов. Я невольно залюбовался.

Нечего и говорить, что в бельведере не было ни души, как и во всем доме. Приходилось сознаться, что обыск не дал никаких результатов.

Я раньше думал, что этот бельведер служит для астрономических наблюдений и что там имеются необходимые для этого инструменты. Я ошибался. Там стояли только стол с креслом. На столе лежали разные бумаги и номер немецкой газеты со статьей о годовщине смерти Отто Шторица. Статья была отмечена крестом, сделанным простыми чернилами. Очевидно, сын Отто Шторица приходил иногда сюда читать и отдыхать.

Вдруг раздался громкий крик гнева и удивления.

Капитан Гаралан заметил на одной полке какую-то картонку и открыл ее.

Что же он увидел внутри?

Свадебный венок, украденный на балу у Родерихов!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Таким образом участие Вильгельма Шторица во всех этих делах было установлено с достоверностью. У нас имелось в руках вещественное доказательство. Сам ли он действовал, другой ли кто вместо него, но только эта странная кража была совершена в его интересах.

— Вы и теперь все еще будете сомневаться, любезный Видаль? — вскричал капитан Гаралан дрожащим от гнева голосом.

Штепарк молчал. Как бы то ни было, в этом странном деле далеко еще не все было понятно. Виновность Вильгельма Шторица была, положим, доказана, но каким способом он действовал — оставалось невыясненным. И вряд ли можно было рассчитывать, что это когда-нибудь выяснится.

Вопрос капитана был обращен непосредственно ко мне, но я тоже молчал. Что мне было отвечать?

— Не он ли, негодяй этот, и песню нам оскорбительную пропел? Вы его тогда не видели, но слышали его голос. Он нам не показался, сумел спрятаться. А этот венок, опоганенный его руками! Я не хочу, чтобы от него остался хоть один листик.

Штепарк остановил капитана в ту минуту, когда тот уже начал было рвать венок.

— Остановитесь, ведь это вещественное доказательство, — сказал начальник полиции. — Оно нам может еще пригодиться.

Капитан Гаралан отдал ему венок, и мы спустились по лестнице, еще раз безрезультатно осмотрев все комнаты.

Входную дверь и ворота заперли на замок, опечатали и оставили дом таким же пустым, каким его нашли. Впрочем, для надзора поблизости были оставлены два агента.

Простившись с Штепарком, попросившим нас никому об обыске не говорить, мы с капитаном Гараланом пошли в дом Родерихов.

Идя по бульвару, мой спутник не мог больше сдерживать своего негодования: он громко говорил и размахивал руками. Я безуспешно старался его успокоить. Втайне я надеялся, что Вильгельм Шториц, узнав об обыске, поспешил убраться из Рача.

Я говорил:

— Дорогой капитан, я вполне понимаю ваше негодование, понимаю, что вам хочется отомстить оскорбителю, но вы не должны забывать, что господин Штепарк просил нас не разглашать результатов обыска.

— А как же мой отец? А ваш брат? Неужели и им не говорить? Ведь они спросят, чем кончилось дело?

— Конечно, спросят, и мы им скажем, что Вильгельм Шториц, по-видимому, скрылся из Рача. Да оно, вероятно, так и есть.

— А про венок, что он у него найден?

— Можно будет сказать только — доктору и Марку. Но вашей матушке и сестре лучше не говорить. Зачем их еще больше расстраивать? На вашем месте я бы сказал, что венок нашелся в саду, и отдал бы его мадемуазель Мире.

Капитан Гаралан слушал очень неохотно, но все-таки согласился со мной, что так будет лучше, и мы условились, что я схожу к Штепарку и попрошу его возвратить нам венок. Наверное, он согласится.

Мне хотелось поскорее повидаться с братом, рассказать ему все и постараться, чтобы поскорее состоялась свадьба.

Когда мы пришли в дом, лакей сейчас же провел нас в кабинет, где нас дожидались доктор Родерих и Марк. Не успели мы переступить порог, как нас уже стали расспрашивать.

Негодованию обоих не было границ. Марк просто из себя вышел. Он сейчас же хотел бежать и наказать Вильгельма Шторица. Тщетно я уговаривал его, доказывая, что это бесполезно, что Вильгельма Шторица даже нет в Раче.

— Если он не в Раче, то, значит, он в Шпремберге. Я поеду туда.

Насилу мне удалось его успокоить, и то лишь с помощью доктора, который сказал ему:

— Милый Марк, послушайтесь вашего брата. Пусть лучше это неприятное для нас дело закончится. Чем меньше о нем говорить, тем оно скорее забудется.

Мой брат сидел, закрыв лицо руками. На него было жаль смотреть. Мне в эту минуту страшно хотелось, чтобы эти дни скорее прошли и чтобы Мира Родерих поскорее сделалась Мирой Видаль!

Доктор объявил, что он обратился к губернатору. Шториц — иностранный поданный, и губернатор имеет право выслать его в административном порядке. Нельзя же допускать, чтобы повторялись фокусы, подобные случившимся на балу. Что касается «сверхъестественного могущества», которым хвалился Шториц, то в него, разумеется, никто из нас не поверил.