Тайна Вильгельма Шторица

Марк и Мира направились к двум креслам, стоявшим против алтаря. Позади этих кресел стояли стулья для родителей и свидетелей. Все места в церкви были уже заняты: были губернатор, судья, городской голова и синдики, все высшие чиновники администрации, крупное купечество, офицеры местного гарнизона. Дамы ослепляли роскошью своих туалетов.

За решеткой толпились любопытные из простой публики.

Венчание и перед тем обедню должен был совершить старший каноник собора, или протопресвитер с причетниками и певчими. Старший каноник встал перед алтарем и прочитал молитву. Запел хор певчих.

Мира стояла на коленях на подушке и горячо молилась. Стоя рядом с ней, Марк не сводил с нее глаз.

Литургию совершали в этот раз с особенной торжественностью. Звуки органа гулко разносились под высокими сводами. Обыкновенно в старинных соборах бывает днем довольно темно, потому что сквозь разрисованные фигурами святых стекла в храм проникает лишь очень скудный свет. Но в этот раз великолепное солнце светлыми волнами обильно врывалось в окна и ярко освещало середину церкви.

Когда зазвонил колокольчик, все присутствующие встали, и среди глубокой тишины каноник прочитал нараспев Евангелие от Матфея.

Протопресвитер, седовласый старец, слабым старческим голосом сказал жениху и невесте приличное случаю поучение и вновь обратился к алтарю, заканчивая церемонию. Отмечаю я все эти подробности потому, что они особенно врезались тогда в мою память. Под звуки органа великолепный тенор пропел молитву о пресуществлении даров. После этого Марк и Мира встали со своих кресел и приблизились к ступеням алтаря. Старик каноник подошел и остановился прямо перед ними.

— Марк Видаль, — сказал он, — согласен ли ты взять в супружество Миру Родерих?

— Да, — отвечал мой брат.

— Мира Родерих, согласна ли ты вступить в супружество с Марком Видалем?

— Да, — пролепетала Мира.

Собираясь произнести священные слова, связывающие навек мужа с женой, каноник принял от Марка обручальные кольца и благословил их. Одно из них он надел на палец новобрачной…

Вдруг раздался крик.

То, что произошло дальше, повергло всех в ужас. Причетники отшатнулись назад, как будто отброшенные невидимой силой. Испуганный каноник упал на колени: губы его дрожали, глаза закатывались.

Вслед за тем упали на пол мой брат и Мира. Обручальные кольца полетели через всю церковь, и одно из них попало мне в лицо.

Потом я услышал, и со мной то же самое услышали сотни человек:

— Горе новобрачным!.. Горе им!..

Голос этот мы все уже знали.

Это был голос Вильгельма Шторица.

Толпа, как один человек, дружно ахнула от испуга. А Мира, привстав, пронзительно закричала и без чувств упала на руки застывшего от ужаса Марка.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Оба явления — и то, которое мы видели в доме Родерихов, и то, которое произошло в соборе, — были однородны и имели одну и ту же цель. Устроил их, несомненно, один и тот же человек — Вильгельм Шториц. Объяснить все ловким фокусом было невозможно. Скандал в соборе и похищение венка с бала — не фокусы. Очевидно, этот немец унаследовал от своего ученого-отца какой-нибудь секрет, благодаря которому мог делать себя невидимым для других. Разве не может быть такого светового или оптического явления?

Но нет. Это все одни догадки, пустые предположения. Вот как я увлекся! Не надо никому говорить, а то еще на смех поднимут.

Мы отвезли Миру, все еще находившуюся в обмороке, домой, отнесли в ее комнату, уложили в постель. Несмотря на все наши хлопоты, она не приходила в чувство. Но она была жива, дышала, сердце ее билось. Я удивлялся, как еще она перенесла такое страшное потрясение и осталась жива.

Многие из врачей — товарищей доктора Родериха съехались к нему в дом и окружили больную. Мира лежала бледная, с закрытыми глазами, точно восковая фигура. Грудь вздымалась неровным дыханием — слабым-слабым, так что можно было каждую минуту опасаться, что вот-вот прекратится и оно.

Марк простирал к ней руки, плакал, молил, звал ее:

— Мира!.. Милая Мира!

Госпожа Родерих повторяла, рыдая:

— Мира!.. Дитя мое! Я здесь… я твоя мама…

Мира продолжала лежать с закрытыми глазами и, должно быть, ничего не слышала.

Доктора прибегали к самым сильным средствам. Больная начала как будто приходить в чувство. Губы ее что-то шептали, пальцы той руки, которую Марк держал в своей, слабо зашевелились. Приоткрылись глаза. Мира взглянула из-под полуопущенных век и что-то пролепетала. Слова были непонятные, а взгляд совершенно бессмысленный.

Марк понял. Он отскочил назад с громким криком:

— Она помешалась!..

Я бросился к нему и держал его с помощью капитана Гаралана. Мы боялись, как бы с ним не случилось того же, что с Мирой.

Пришлось увести его в другую комнату и сдать с рук на руки врачам.

Чем же все это кончится? Какова будет развязка драмы?

Острое помешательство Миры не перейдет ли в хроническое? Или оно уступит искусству врачей и заботливому уходу близких?

Оставшись со мной наедине, капитан Гаралан сказал:

— С этим надобно покончить.