Тайна Волшебного Камня

Антон был очень несчастен, и его сердце, переполненное грозными планами, мучило его вплоть до самого рассвета, который, несомненно, наступил гораздо позже, чем следовало бы. Во всяком случае, ему так казалось, и ничто не могло изменить его мнение. Ранним утром, поднявшись с кровати в полном бешенстве, изнурении и отчаянии, Антон был настроен бунтовать.

Старшие ученики занимались в просторном, ярко освещенном зале, окна которого, отделанные искусными витражами, сияли так весело и ярко, что на них приятно было смотреть. Солнце встало совсем недавно, но его ранние лучи оказались необыкновенно теплыми и ласковыми, какими довольно редко бывают в октябре. Кое-где окна были открыты, и ученики могли наслаждаться то и дело проносившимся по залу теплым ветерком. Вот только сегодня утром их внимание было приковано к совсем другому явлению.

Многие с удивлением и недоумением оглядывались на красивого, темноволосого парня, с самым безразличным и отрешенным видом глядевшего в сторону окна. Сам воздух вокруг него как будто исходил презрением, а суровое, точеное лицо выражало холод, упрямство и явное высокомерие. Он сидел отдельно от других, за самым последним столом и, в отличие от всех прочих воспитанников, не обращал ровно никакого внимания на пожилого учителя, господина Ювеналия. Это, конечно, был Антон Миронов, наследник одного из самых знатных родов королевства; красивый, талантливый юноша, сломленный горем и горячо ненавидящий свое безвольное положение.

Он не смотрел на учителя, ровно ничего не записывал и, кажется, ничуть не смущался того, что некоторые ученики поглядывали на него с откровенным негодованием. Ему было решительно наплевать, что о нем думают, и какое неблагоприятное впечатление он производит. Его это нисколько не волновало.

Господин Ювеналий, конечно, вскоре заметил его неуважительное поведение, но, надо заметить, этот веселый, круглый старик был таким добродушным, безобидным и мягкосердечным, что ему и в голову не приходило сделать ему замечание или как-то надавить на него, поэтому он испуганно молчал, надеясь, что мальчик постепенно оправится и сам осознает, что его позиция не слишком-то благочестива.

Вероятно, ни одному ученику академии ни разу не довелось услышать, чтобы господин Ювеналий на кого-то повышал голос, или, во всяком случае, выглядел разгневанным и сердитым. Это, несомненно, было самое доброе, мягкое, безобидное существо на свете, не способное обидеть и муху. Он был до того чистосердечен и наивен, что воспитанники, мгновенно распознававшие его бесхитростную натуру, не находили в себе решимости пользоваться этим и, напротив, искренне любили его, не в силах учинять ему какие-то подлости. Он все ждал, что Антон вот-вот просветлеет и решит принять участие в занятии, но спустя полчаса, удостоверившись, что никаких просветлений быть не может, осмелился предпринять попытку разговорить хмурого паренька.

Улучив подходящий момент, когда шло совместное обсуждение – ученики с большим энтузиазмом принимали в нем участие – господин Ювеналий робко спросил:

– Интересно, а что думает по этому поводу господин Миронов?

Повисла напряженная тишина. Все тут же повернулись к нему, с каким-то мрачным недоверием ожидая, что же он ответит. Антон неохотно взглянул на учителя и, заметив его беспомощное стремление хоть как-то помочь ему, сухо сказал:

– Ничего не думаю.

Разговор шел об известном литературном произведении, которое было Антону отлично знакомо, но он не имел ни малейшего желания сознаваться в этом и принимать образ покорности. Господин Ювеналий с беззащитным видом уставился на него:

– Правда? Но у вас ведь должно было сложиться хоть какое-то мнение, разве нет?

– Нет.

Круглое, беззлобное лицо старика некоторое время выражало полное отчаяние, но внезапно он просиял и, учтиво улыбнувшись, неуверенно спросил:

– А может, вас интересует что-нибудь другое? Наверняка, вы прочли множество книг, и вам хотелось бы обсудить некоторые из них. Или задать какие-то вопросы, касающиеся литературы? Я уверен, есть хоть что-нибудь, что могло бы заинтересовать вас. Правда ведь, есть?

У него была трогательная привычка склонять голову на бок, когда он чувствовал тревогу или неуверенность; в такие моменты его чистосердечное, благожелательное лицо становилось совсем наивным и даже немного глупым. Видя, что этот человек не заслуживает ни суровости, ни резких слов, Антон несколько более мягким тоном проговорил:

– Боюсь, ничто не может заинтересовать меня.

Его нимало не беспокоило, что при этих словах кое-кто из воспитанников почувствовал к нему сильную неприязнь, если не сказать раздражение, так как его обращение с господином Ювеналием, которого все искренне любили и уважали, трудно было назвать почтительным – Антона это совершенно не волновало. Он ничуть не нуждался в друзьях и был убежден, что вполне освоится в академии без всяких помощников.