А вот “третье сословие” облагалось множеством податей: талья (прямой налог с имущества), габель (косвенный налог — наценка на соль), налоги на вино, на окна и трубы в доме, таможенные пошлины (таможни имелись на дорогах между провинциами, внутри одной провинции, в каждом городе). Десятину отдавали церкви, а поскольку 2/3 земли принадлежали дворянам, работавшие на ней крестьяне, даже свободные, платили цензиву — оброк. Исторически некоторые провинции получали льготы. Были, к примеру, области, свободные от габели, (где соль стоила 2–7 ливров за квинтал), были области “малой габели” (28 ливров), а были — “большой габели” (60 ливров). И для контроля существовали специальные “стрелки габели”, имевшие право врываться в любой дом и проверять, какую соль там употребляют, государственную или контрабандную (за что можно было поплатиться ссылкой на галеры, а то и жизнью). А прямые налоги взимались в порядке круговой поруки с сельской общины. Так что зажиточный крестьянин должен был платить за бедного. Ответственного за сбор налога избирала община, и он отвечал за всю сумму собственным имуществом. При недостаче платил из своего кармана или отправлялся в тюрьму, пока община не заплатит. Причем без содержания. Если был бедняком и передач не получал, то порой и умирал с голоду. Кроме того, дворяне-землевладельцы имели право охотиться на крестьянских полях, им принадлежали леса, водоемы, они отправляли правосудие, и за все — например, сбор хвороста, надо было платить.
В итоге французские крестьяне влачили весьма жалкое существование. Но это считалось в порядке вещей. Ришелье писал: “Все государственные деятели знают, что излишнее благосостояние только вредит народу, вызывая у него стремление забывать верноподданические свои обязанности… Крестьян можно сравнить с мулами, до такой степени привыкшими к ноше, что долгий отдых вредит им больше, чем работа… С другой стороны необходимо, впрочем, сообразовать тяжесть вьюка с силой животного”. Да только и “сообразование тяжести” оставалось благим пожеланием. За время правления Ришелье налоги выросли втрое.
И к тому же выжимать их было трудно, а правительству деньги всегда требовались срочно. Поэтому подати отдавали на откуп финансистам. Которых кардинал характеризовал, как “отдельную часть, наносящую вред государству, но все же необходимую”. Откупщик должен был отстегнуть часть налоговой суммы сразу, в звонкой монете, а потом собирал в свою пользу всю сумму. Кстати, “звонкая монета” понималось в буквальном смысле. Когда в кинофильме герой небрежно бросает кошелек со столькими-то тысячами ливров, это чушь. Ливр весил 8,33 г серебра. Соответственно тысяча ливров — 8,33 кг. (А, скажем, тысяча римских дукатов весила 40 кг серебра или 1,5 кг золота). И после сбора налогов деньги из провинций отправляли телегами. Финансисты привлекали к своему контракту мелких субарендаторов, те нанимали сборщиков. А сборщик, приехав в деревню, фактически грабил ее — с конфискациями, продажей имущества, арестами.
Бунты вспыхивали часто. Сборщиков убивали (был даже обычай варить их в котлах). Но это было настолько обычно, что мелких восстаний даже не подавляли. Ведь государство деньги уже получило, а если финансист потерял одного из служащих — это его риск. И чаще всего, само успокаивалось — побунтовав, крестьяне возвращались к полевым работам. Если же откупшик договаривался с военным командованием (за свой счет) или восстание принимало более крупные размеры, посылали 2–3 роты солдат. Вешали для отстрастки несколько человек, остальных пороли, выколачивая недоимки. “Пауков”-финансистов ненавидели все, сочиняли едкие памфлеты, против них выступали парламенты. Хотя, как показали новейшие французские историки, финансисты тоже… выступали посредниками. Во Франции основными богатствами владела знать. Которая и ссужала деньги откупщикам под 5–6 %. Это считалось выгодным и надежным вложением. И в подобных делишках были замешаны 2/3 парламентариев (вслух осуждавших финансистов), и такие фамилии, как Гизы, Этампы, Суассоны, Конде, Вандомы. И канцлер Сегье, и Анна Австрийская, и сам Ришелье.
Но и собранные средства не полностью доходили до Парижа. Многое утекало на сторону, разворовывалось на местах, недобиралось за взятки. В 1634 г. кардинал создал комиссию по регулированию сбора налогов и ввел должности королевских интендантов. Теоретически они были не покупными, а назначаемыми из самых надежных людей (хотя на практике интенданту требовалось купить должность королевского следователя за 150 тыс). Всего их было 150, они получали огромные полномочия, отряды солдат. И злоупотребления они выявили колоссальные. Однако местные чиновники приняли интендантов в штыки, сочтя их вмешательство наступлением на свои права (и кормушки). Всячески препятствовали им, саботировали и срывали их распоряжения. Положение осложнялось тем, что из-за суровых зим выдался неурожай, деревня голодала, в Бургундии началась чума.