Тайна взорванного монастыря

- Да правда - честное слово, правда! - горячо заверил мой братец. - И снегоход - это классно!

- А его не продует? - обеспокоилась мама (имея в виду Ваньку, разумеется). - Ведь вам ехать не меньше сорока минут, и под открытым небом. Может, ему все-таки пойти на автобус? Так он доедет, имея крышу над головой и не обдуваемый всеми ветрами...

- Да ничего с ним не будет, - рассмеялся отец. - Только здоровей сделается. Но оденься потеплее, - велел он Ваньке, - и шарф возьми подлиннее и пошире, чтобы можно было лицо замотать до самых глаз, если ветер будет особенно злобствовать. Впрочем, погода стоит тихая, и смахивает на то, что меняться она не собирается. В общем, одевайся, а я пошел выводить снегоход.

Через десять минут отец и Ванька отъехали на "Буране" - "Буран" у отца был (и есть, разумеется - ведь никуда он не делся) самый мощный, такой, который может брать довольно тяжелые грузы, и скорость он развивал порядочную, покруче, пожалуй, чем и у маленького двухместного, носящегося как вихрь, потому что он сам по себе легкий. Мы с мамой посмотрели, как они мчатся через лед, и помахали им вслед, а потом я взял Топу - который безумно обрадовался возможности поноситься не хуже "Бурана" по заснеженным полям - и потопал в другую сторону, к маяку.

Смотритель - у него, кстати, и имя было такое, что нарочно не придумаешь и не выговоришь с первого раза, Виссарион Северинович, вполне подходящее его характеру имя - обитал на новом маяке, а на острове был ещё и старый, заброшенный. Старый находился на северо-западной, самой дальней от нас оконечности острова, а новый - на самой северной точке Соленого Скита, на длиннющем таком мыске, глубоко вдающемся в озеро. Я слышал несколько объяснений тому, почему, где-то около 1950 года, построили новый маяк, а старый сделался никому не нужен. Основных было два. Первое - что когда была закончена система Волго-Балта, в нашем озере сменился и основной фарватер, и теперь корабли (в основном, сухогрузы и красивые туристские теплоходы) шли через северную его часть, а не входили в озеро с запада, как было раньше. Второе - что маяк на западе был нужен, пока на нашем острове располагалась авиабаза (кстати, в нашем доме в свое время, в двадцатые-тридцатые годы, находился штаб авиаполка). То есть, что маяк был нужен прежде всего для ориентировки самолетов, которым так было намного удобнее, а не кораблей, а после войны, когда авиабазу перевели в другое место и весь остров опять стал гражданским, надобность в таком маяке отпала, а вот маяк на северном мысу, вокруг которого есть несколько мелей и огромные, с двухэтажный дом, валуны кое-где из воды макушками выглядывают, стал необходим позарез.

Кстати, кое-какие следы авиабазы на нашем острове до сих пор сохранились, и есть даже остатки тяжелого бомбардировщика, совсем чуть-чуть не дотянувшего до посадочной полосы. Он был из тех сверхдальних тяжелых бомбардировщиков, которые летали бомбить Берлин даже в первые дни войны представляете, какие это могучие были машины? - и он возвращался уже подбитым, но до острова дотянул, и все-таки упал, и пропахал овраг метров в двадцать длину и метра три глубиной. Он не загорелся, и летчики, по рассказам старожилов, успели спастись, но отремонтировать его или хотя бы извлечь из оврага было уже невозможно, вот его там и оставили. Сейчас-то сохранились лишь жалкие останки: проржавевшие крылья, лежащие прямо на земле, кусок полуразвалившейся кабины... Но и эти останки впечатляют. А говорят, когда он был совсем новеньким, это вообще было нечто замечательное, и мальчишки - теперь ставшие местными стариками, от которых мы все это и знаем - обожали забираться в кабину и дергать за рычаги (те, что остались, после того, как военные механики сняли все целые механизмы и все, что могло более - менее пойти в дело) или играть в схватку на крыле высоко летящего самолета, как герои фильмов иногда дерутся. Потом-то - по рассказу местных стариков - к растаскиванию самолета активно подключились и местные жители. Кто уволок лист дюраля - отремонтировать крышу, кто поспешил снять и утащить погнутые колеса, чтобы попробовать выпрямить их и приспособить к тачке или телеге, а других умельцев в первую очередь интересовали витые и гнутые трубы и шланги - необходимейшая вещь для самогонных аппаратов. Говорят, "раздевание" бомбардировщика окончательно завершилось в восьмидесятые годы, когда с него уже нельзя было взять ничего путного, но, повторяю, даже его жалкие останки до сих пор производят сильное впечатление. И это впечатление ещё усиливается, когда смотришь на овраг и представляешь, какая же это была машина, если она сумела так разворотить землю.

Кстати (это уже в третий раз я говорю "кстати", но все эти "кстати" мне кажутся вполне к месту, ведь я знакомлю вас с нашим островом, который вам надо бы хорошо представлять) в этом овраге даже в самые не грибные годы можно набрать целый урожай подосиновиков. Почему-то подосиновики очень этот овраг полюбили.