Тайна за семью печатями

Цирковые артисты и война: в первые же дни войны артисты цирка, несмотря на бронь от службы в армии, устремились на фронт как в составе цирковых бригад, так и защищать Родину с оружием в руках. Мастера арены шли в пехоту, в зенитную оборону, в авиацию, в танковые войска, становились сапёрами, связистами, санитарами, десантниками… Цирковая арена прививает волевые качества: отвагу, выдержку, выносливость, безграничное упорство. Не случайно маршал Черняховский назвал цирковых артистов людьми стального характера. Всего несколько примеров: прямо после представления в цирке на Цветном бульваре конный аттракцион «Донские казаки» под руководством М. Туганова ушёл на фронт защищать Москву в составе дивизии Л. Доватора, они дошли до Берлина, из 32 джигитов с войны вернулись только 18; знаменитый акробат Владимир Довейко героически воевал в качестве командира тяжёлого бомбардировщика, судьба его хранила — он вернулся живым; эквилибрист Лев Осинский воевал в истребительном противотанковом артиллерийскому полку наводчиком-артиллеристом, участник сражения на Курской дуге, вернулся без одной руки, но нашёл в себе силы остаться на манеже и подготовить номер «Эквилибр на одной руке»; акробат Иван Алексеевич Шепетков — один из героев-панфиловцев, посмертно ему присвоено звание Героя Советского Союза; клоун Юрий Владимирович Никулин воевал под Ленинградом; цирковой артист Семён Донеман попал в плен, его долго пытали, но он не выдал секретные сведения и был заживо замурован в Севастопольских катакомбах… Перечислять можно бесконечно.

Денис Васильевич Давыдов (1784 — 1839) — один из командиров партизанского движения во время Отечественной войны 1812 года, а также русский поэт, наиболее яркий представитель «гусарской поэзии», мемуарист, генерал-лейтенант.

Глава 30. Завершение операции

Гельмут стоял не шевелясь, боясь разрушить очарование удивительных мгновений наедине с прекрасной девушкой. Тем более что стон, донёсшийся из окна, быстро прекратился и снова наступила тишина, прерываемая только кузнечиками и лягушками. Пудели и восседавшие на них коты с любопытством разглядывали нового знакомого, не мешая юноше любоваться их хозяйкой. Валентина, напротив, чувствовала себя не в своей тарелке под восторженным взглядом солдата в серо-зелёной вражеской форме и постоянно оглядывалась и прислушивалась, не возвращается ли овчарка с подмогой. В результате три десятка минут, прошедшие с того момента, как Альма с Андрюшкой отправились в лагерь, показались Гельмуту кратким мигом, а Валентине — почти что вечностью.

По окрестностям расползались утренние сумерки, окрашивая всё в ровный серый цвет и окутывая туманом. Вот-вот должны были проснуться петухи, а с ними поднимутся и хозяйки, чтобы подоить коз и коров и отнести нужное количество литров к приёмному пункту — иначе не избежать беды: нарушивший строгое предписание будет жестоко наказан…

Между тем Мартин затащил своего «подопечного» (к счастью, довольно тщедушного) в комнату и захлопнул дверь, чтобы доктор не лежал поперёк коридора и его стон не потревожил ничей слух. Во время этой нехитрой «процедуры» врач опять затих, но Мартин на всякий случай не отходил от него ни на шаг и караулил момент, когда человек очнётся (готовый принять меры: навалиться ему на грудь своим немалым весом, тем самым затруднив «жертве» дыхание и лишив возможности стонать, а тем более звать на помощь).

О приближении людей Гельмут и Валентина узнали не по звукам шагов, а по ворчанию дворовых псов, которое, впрочем, тут же стихло, словно кто-то «объяснил» охранникам, почему им не нужно поднимать шум. Коты и пудели тоже заволновались, и радостное подёргивание их хвостов красноречиво сообщило, что идут свои. И если к появлению овчарки, мальчика и женщины, по всей видимости той самой говорящей по-немецки мамы, Гельмут был готов, то выступивший из сумерек двухметровый богатырь вызвал у него оторопь. Не заставило себя ждать и главное потрясение: в круг света шагнул парень возрастом не на много старше Гельмута. И не просто шагнул, а демонстративно заслонил собой девушку. Лицо его отличалось какой-то особой, суровой красотой, а острый взгляд пронзал не хуже шпаги. Краски на воображаемой идиллической картине тут же померкли, но Гельмут взял себя в руки: в конце концов, надежда, как известно, умирает последней. А надежда на ответную любовь не умирает никогда.

Тамара прекрасно владела немецким, и благодарить за это следовало её бабушку, происходившую из немцев, переселившихся в Россию ещё при императрице Екатерине Великой. (Кстати, именно бабушке когда-то принадлежала малиновая бархатная скатерть, которая затем долгие годы служила их семейному цирку в качестве занавеса.)