Тайна замка Вержи

Венсан потрогал языком губы и сморщился, нащупав кровоточащие трещинки. Свет опять просачивался сверху – снаружи взошло солнце.

– Э-эй! – вскочив, сипло выкрикнул лекарь.

И еще немного погодя:

– Есть кто?

Он ждал появления Медведя почти с надеждой, но начальник охраны не отозвался.

«Никто не придет».

Эта мысль, которую Венсан усиленно заглушал, обрушилась на него, точно съехавший с крыши снежный пласт, и погребла под собой. Некоторое время он стоял, ничего не соображая. «Никто не придет, – колотилось в голове, – никто не придет». Его бросило в холодный пот.

Никто не придет.

Он сполз по стене.

«Говоришь, не боишься смерти? – вкрадчиво спросил невидимый Пьер Рю. – О, нет! Ты не боишься быть убитым! Это разные вещи, мой дорогой Бонне».

В этот миг Венсану открылась настоящая пропасть, в которую столкнул его Медведь.

Сидя в каменном мешке, голодный, замерзший, мучимый усиливающейся жаждой, Венсан запоздало прозрел. Начальник охраны вовсе не собирался убивать его в замке! От мертвого лекаря могли быть неприятности, но от пропавшего лекаря нет ничего, кроме пользы.

Он представил Медведя, взволнованно доносящего графу де Вержи: «Лекарь собирался отравить меня, ваша милость! Мои люди пытались схватить его, но он скрылся в подземельях».

Десять свидетелей подтвердят, что Бонне выпрыгнул из окна комнаты Пьера Рю и сбежал. И пока Венсан медленно умирает в ловушке, начальник охраны обстряпает свои дела без всяких помех.

– Ха-ха-ха!

У Венсана хватило сил рассмеяться. Святой Рохус, какой же он дурак! В подземном лабиринте его провели, как мальчишку. Медведь усыпил его бдительность, приказав небольшой группе удаляться прочь, размахивая факелами, а сам отправил за лекарем бесшумного, как кошка, воина. И тот с честью справился с заданием.

«Я буду умирать здесь мучительно и долго. Два дня? Три? На сколько меня хватит без воды?»

Венсан Бонне мало чего боялся, но сейчас его охватил страх. Похоже, фортуна напоследок отвесила ему крепкую оплеуху. Хотел умереть как герой, бесстрашно скалясь в лицо противнику? Так получи медленное угасание в сером сумраке, выедающем из тебя все человеческое.

Он не сможет даже убить себя! Здесь нет крюка, чтобы повеситься, и невозможно разбежаться, чтобы разбить голову о камень. Смерть для него уже выбрана.

– Медведь! – заорал Венсан, не в силах больше сдерживаться. – Пьер, сукин ты сын!

Подземелье отвечало насмешливым эхом.

– Иди сюда, ублюдок! Убийца!

Венсан надрывался до тех пор, пока окончательно не сорвал горло. Когда с его губ стал срываться лишь хрип, похожий на обессилевшее бормотание выжившего из ума старика, он умолк.

Святой Рохус, как же хочется пить…

Где-то над ним в кухонных подвалах повара отхлебывают молодое вино, смачно крякают, вытирают губы. Кто-то отламывает на ходу теплую хлебную корку, обмакивает в масло, оставшееся на сковороде после жареного мяса, пропитавшееся его соками и ароматами. А потом жадно откусывает от ломтя, и сок течет прозрачной струйкой по подбородку…

Венсан облизнул губы. Черт с ним, с вином, ему хватило бы и глотка воды.

До чего близок край колодца! Кажется, разбегись получше – и достанешь. Сколько пленников до него прыгали, расшибались и снова в отчаянии бросались на неприступную стену?

Вот чем страшна его темница! Она оставляет иллюзию надежды. Будь стены выше в десять раз, он не пытался бы раз за разом вскарабкаться по ним, а смиренно принял бы свой жребий. Но их высота заставляет надеяться на спасение.

Нет ничего хуже ложной надежды.

И света, из дара оборачивающегося проклятием.

Окажись пленник в кромешной тьме – и он вскоре сойдет с ума. Темнота растворяет страдания, и сам растворяешься вслед за ними, сливаешься душой с мраком.

Но свет… свет не дает сбежать даже в глубину собственного разума. И ожидание смерти от этого стократ мучительней.

Венсан закрыл глаза, и перед ним замелькали образы людей, которых он знал когда-то. Монахи, жена, его первые больные…

Среди множества лиц выступило одно, оттеснив прочие на обочину воспоминаний. Девушка, дочь священника в Каркассоне. Та, на которую так нагло намекала совсем недавно нянюшка Коринна. Как же ее звали? Венсан забыл. В памяти осталось только, что уши у нее были маленькие, как у мышки.

Не странно ли: своими руками убить человека и помнить лишь его уши.

Нет, еще голос. Прерывающийся кашлем, слабый, как шелест листа: «Я устала. Вы моя последняя надежда, месье Бонне».

Оба они знали, что она говорит не о надежде на излечение.

Девушка могла бы протянуть в мучениях еще месяц, а то и два, но Венсан помог ей уйти ранним мартовским утром, когда солнце осторожно ступало по крышам Каркассона, оставляя подтаявшие вмятины следов. Это был хороший день, чтобы умереть. Она так и сказала ему напоследок.

Как же ее звали, эту бедную малютку?

Ему почудилось, будто тень ее колеблется на стене – тень худенькой девушки с крошечными розовыми ушками, просвечивающими на солнце, как лепестки. «Спасение всегда ближе, чем кажется, месье Бонне».

Венсан вздрогнул. Он что, задремал? И опять ему снилось что-то о спасении. Сперва старый учитель, теперь Франсуаза…

Франсуаза!