Тайна жаворонка

Но нацисты угрожали всей Европе, и теперь, когда все союзники Гитлера объединились, война добралась до самых дальних уголков мира. Кинохроника, которую они смотрели в импровизированном кинотеатре, сообщала о бомбардировках британских ВВС в Германии и американских войск на Дальнем Востоке. Шероховатые черно-белые кадры показывали города, о которых она никогда раньше не слышала: Эссен; Любек; Валлетта; Ленинград; Рангун; Дарвин; Батаан…Казалось, что не осталось ни одного места, не тронутого разрушением. И поэтому Флора понимала, насколько важен каждый корабль с грузом в попытке переломить ход войны, и чувствовала себя виноватой за то, что в дни, когда так много людей боролись и страдали, она молилась только о безопасном возвращении Алека.

В последний день, перед тем как идти на пристань, он нашёл её в конюшне. Она набила мешок сеном и повесила в стойле, потрепала пони по широкой шее и закрыла за собой дверь. Стряхнув с брюк прилипшие соломинки, повернулась и обняла Алека.

Его лицо было очень бледным. Она заметила, что под глазами у него тёмные круги и что его скулы стали резче, несмотря на двухнедельный отпуск. Он обнял её в ответ, но как-то слабо, и она поняла, что мысленно он уже в море. Чтобы поддержать его, она сказала как можно беззаботнее и жизнерадостнее, думая, что ему так будет легче:

– Береги себя. Я буду ждать.

Но его лицо не расплылось в улыбке, как она ожидала, а потемнело от гнева. Внезапно он резко подался вперёд и ударил кулаком в стену в нескольких дюймах от её плеча. Она вздрогнула, увидев окровавленные костяшки его пальцев, красные брызги на свежей побелке.

– Алек! – ахнула она, изумлённая и испуганная. – Что с тобой?

В этот момент ей показалось, что она совсем его не знает. Доброта и мягкость её друга детства и верного защитника куда-то исчезли, и она увидела, что он способен на насилие. Ей стало по-настоящему страшно. Он закрыл лицо руками, всё его тело затряслось от тихих рыданий.

Очень осторожно, боясь, что жертвой новой вспышки агрессии может стать она, Флора обняла Алека, положила голову ему на плечо, и он зарыдал громче.

– Я не могу… – пробормотал он наконец, когда снова смог говорить. – Я просто больше не могу, Флора. Не могу тебя оставить. Не могу смотреть, как горят корабли. Не могу слышать крики о помощи. Не могу отдавать приказы, за которыми следуют страдания и смерть.

Она нежно гладила его прямые тёмные волосы, откинула прядь, налипшую на лоб, посмотрела ему в глаза.

– Алек, ты помнишь день, когда я нашла тебя в этом же стойле? Когда ты должен был отправиться в новую школу?

Он кивнул, с трудом глядя на неё воспалёнными, красными глазами.

– А помнишь, что я тебе сказала? Что мы будем тебя ждать – и я, и Руарид, и пони? Да, мы будем и теперь. Ты вернёшься, а я буду здесь. Я тебе обещаю.

Её слова прозвучали слишком неуверенно, чтобы убедить даже её саму. Такой беспомощный гнев был настолько для на него нехарактерен, что в ней зародилось сомнение. Она чувствовала, как расстояние между ними снова увеличивается, как он становится всё недоступнее, отдаляясь от нее. Расстояние, возникавшее между ними, когда он отправлялся выполнять свой долг перед страной, она вынести могла. Но он отдалялся от неё еще и эмоционально, и это расстояние пугало гораздо больше. Она не знала, смогут ли они его преодолеть.

Она почувствовала укол вины. Правильно ли было побуждать его уйти, чтобы он снова столкнулся с ужасом и безысходностью? Отъезд в новую школу дался ему нелегко. Новая встреча лицом к лицу с Арктическим морем и смертью обойдётся ещё тяжелее. Но могла ли она просить его остаться? Так ему было бы ещё сложнее. Она знала, что он не может и не хочет отказаться от своего долга.

Но теперь, как и много лет назад, её слова, казалось, успокоили Алека. Он медленно поднял на нее глаза, и когда она пристально посмотрела на него, ей показалось, что боль в них растворилась. Он сделал глубокий вдох, и дрожь в его теле стихла. Он взял себя в руки. Она молча кивнула.

– Прости, – прошептал он. – Иногда это просто невыносимо.

Она поднесла его окровавленную руку к губам и нежно поцеловала. Ветер доносил до них рёв корабельного гудка. Он расправил плечи, выпрямившись в полный рост, и она увидела, что он готов.

– Зайдёшь попрощаться с Руаридом и папой? Мы перевяжем твою бедную руку.

Он кивнул и взвалил на плечи вещмешок. Она взяла его за руку и пошла с ним к домику смотрителя, надеясь, что эти последние минуты рядом с ними придадут ему сил.

Простившись с Йеном и Руаридом, он долго обнимал Флору, и оба молчали, потому что не было слов, которые можно было сказать в эти последние мгновения, беспощадно уходившие с каждым ударом их сердец. К её свитеру была приколота брошка, которую он ей подарил. И она подумала, что, может быть, лишь эта брошка скрепляет её сердце, не давая ему расколоться на тысячу кусочков, пока она смотрит, как он уходит.

Лекси, 1978