Иван Несторович, точно сам не свой, покружил вокруг, спотыкаясь о предметы мебели, вернулся к телу барона, вновь проверил пульс и зрачки. Бесполезно! Как? Как же так? Ульяна никак не могла предугадать апоплексического удара. Где она? Где она, негодяйка? Кто ж объяснит, что, черт возьми, произошло?
Спустя несколько минут Иноземцев наконец пришел в себя, осознав, что стал жертвой злого розыгрыша и угодил в западню. Делин был прав, Ульяна нарочно их сюда заманила.
С трудом встав, шатаясь, он обошел тело кругом, поднял трость и панаму. И, не чувствуя под ногами пола, поплелся в сторону кухни. На пороге в неестественной позе лежал дворецкий – тоже в халате и ночном колпаке, в воздухе повис эфирный дух. «И его тоже?» – пронеслось в голове. Подхватив со стола свечу, Иван Несторович спустился в погребок, пролез в отверстие меж бочек с вином и снова оказался в сыром подземелье.
Вспомнив, что путеводной нитью служила краска на стене, он обошел стену кругом в ее поисках, нашел, двинулся вдоль. Свечи едва ли хватит на полчаса…
Зачем он ей вновь поверил? Зачем пришел сюда? Зачем?..
Глава XIII. Сенсация! Сенсация!
Огонек зашипел, расплавился последний дюйм воска. Иноземцев успел разглядеть в шагах десяти лестницу под сводом знакомого арочного потолка. Дальше уже шел на ощупь. Нестерпимо ныли глаза, до того были невыносимы эти роговичные протезы, словно стекло внутри под веками разбилось на мелкие осколки, и каждый острой гранью впивался в плоть. По щекам текли слезы, и казалось, что это кровь и что теперь совсем слепым сделается. На лестницу пришлось взбираться едва ли не на четвереньках. Первый люк легко поддался, второй и не скрипнул. Ульяна позаботилась – смазала петли, чтобы неслышно проникать в его лабораторию. Вот ведь ни сигнализация, ни пес тому помехой не были. Захотела – все равно сделала по-своему. Потому и нечего теперь горевать, что снова в переделку попал похлеще прежних – сам виноват. И сколько ни ломал он головы – понять, что к чему, не выходило. Все сводилось к одному, как и предрекал Кирилл Маркович – Ульяна задумала убийство, а убийцей вознамерилась сделать Иноземцева. По-прежнему ум твердил, что так оно и есть, а сердце ныло – нет, такого быть не может.
Не может, и все!
Но следов он своих там оставил, о-го-го! Полиции не придется долго разбираться, кем был ночной посетитель, а прислуга в лице мадам Дюфур, едва очнется от эфира, тотчас же подтвердит это словесным портретом негодяя.
Ничего с этим не поделаешь.
Едва высвободив глаза из плена острых стекляшек, Иван Несторович лег на кушетку прямо в сюртуке, перепачканном черной подземной пылью.
«Будет чем в заключении заняться, – с усмешкой подумал он, – модернизирую эти чертовы линзы и раствор с особым составом – тоже».
Когда рассвело, решил переодеться. Светло-серый сюртук и панаму скомкал, засунул в ящик с ветошью, трость аккуратно уложил за раковину.
«И зачем? – со вздохом подумалось. – Все равно найдут при обыске. Интересно, смог ли Делин выбраться из катакомб?»
Судя по тому, что исчезла его лампа из погребка в доме барона, Кирилл Маркович именно ею и воспользовался. Иноземцев обнаружил лампу оставленной поверх шкафца с лекарствами. Створки же были распахнуты, все скляночки, свертки и бумажные конверты с порошками перевернуты, пропал флакон со спиртом. С недавних пор его стали разводить водой и поэтично называть «столовое вино». Облегченно Иноземцев констатировал факт спасения бывшего исправника. Если хватит ума, утренним поездом с Восточного вокзала он уедет в Петербург.
К часу завтрака утренний туман рассеялся, появились первые больные. Иван Несторович облачился в белый халат, отбросил волнения, невеселые думы о своей печальной будущности и приступил к делу.
Некоторое время он был действительно поглощен работой, но вскоре под ложечкой зашевелилась тревога, и все чаще доктор стал поглядывать в окно – не мелькают ли синие квадратные фуражки с лакированными козырьками? Не явились ли за ним полицейские? Сквозь жалюзи ничего толком и не увидишь.
Иноземцев начинал порядочно нервничать, как вдруг один из пациентов, с тяжелой гнойной ангиной, невзирая на горячку, стал рассказывать о небывалом столпотворении у парка Морсо, на улице Мурильо.
– Вы не поверите, доктор, – говорил он с тяжелым свистящим дыханием, – говорят, умер один из основателей панамской кампании.
– Откуда ж вам известно? – пробурчал под нос Иноземцев, словно его это и вовсе никоим образом не касается; но лопаточку из дрожащих рук выронил.
– Так я прямо с бульвара Курсель к вам иду, там у моей племянницы у входа в парк Монсо лавка кружевного белья. Ходил к ней за порошком от горла, а она мне ваш адрес дала.
– Ай-я-я-й, папаша, нехорошо в такую сырость ходить, да в таком состоянии, – ответил доктор и покашлял, чтобы дрожь в голосе унять. – У вас жар, инфекция вниз спустилась, уже и легкие задев. Послали бы кого-нибудь.