Когда его шаги замерли в конце галереи, я задумался. Вероятно, придется быть более хитрым, чем сама хитрость. Убийце следует дать ясно понять, что сегодня ночью ожидают его прихода. Ни за что на свете он не должен проникнуть в комнату мадемуазель Станжерсон, и если для этого потребуется его убить, что ж, я пойду и на это. Однако в то же время следует дать преступнику возможность подойти достаточно близко, чтобы разглядеть наконец его лицо и освободить мадемуазель Станжерсон от ее ужасной тайны.
— Да, мой друг, — сказал Рультабиль, положив трубку на стол и осушая стакан, — я должен наконец убедиться, что это именно то лицо, которое входит в круг, очерченный моим разумом.
В этот момент хозяйка внесла яичницу с салом, шипящую на сковородке. Рультабиль пошутил с ней, и в ответ мы также услышали веселую шутку.
— Наша хозяйка явно оживает, — заметил Рультабиль, — когда папаша Матье, измученный своим ревматизмом, оказывается прикован к постели. Вы не находите?
Но эта женщина уже меня не интересовала. Я находился под впечатлением последних слов своего друга и странного поступка Робера Дарзака.
После завтрака, когда мы снова остались одни, Рультабиль продолжал:
— Посылая вам телеграмму нынче утром, я еще исходил только из предположения Дарзака: «Убийца, может быть, объявится сегодня ночью». Теперь же можно сказать, что он определенно пожалует, и я его жду.
— С чего вы решили? Быть может…
— Молчите, — улыбнулся Рультабиль, — не продолжайте, а то скажете глупость. Я это знаю еще с половины одиннадцатого утра, то есть еще до вашего приезда, и, следовательно, раньше, чем мы увидели в окне Артура Ранса.
— Но почему именно с этого времени?
— Потому что в половине одиннадцатого я понял, что мадемуазель Станжерсон предпринимает столько же усилий, чтобы обеспечить убийце возможность проникнуть этой ночью в ее комнату, сколько предпринял бедняга Дарзак, обращаясь ко мне в надежде воспрепятствовать этому.
— Что вы говорите! — воскликнул я. — Возможно ли это? Вы же сами сказали, что мадемуазель Станжерсон обожает Робера Дарзака.
— Конечно, сказал, потому что это чистейшая правда.
— Но не находите ли вы странным…
— Все странно в этом деле, мой друг, но поверьте то «странное», что вы уже знаете, не идет ни в какое сравнение с тем, что вам еще только предстоит узнать.
— Приходится предположить, что мадемуазель Станжерсон и преследующий ее негодяй переписываются друг с другом.
— А почему бы и нет? Вы вполне можете это допустить. Вспомните о письме на столике мадемуазель Станжерсон, оставленном убийцей в ночь происшествия в Необъяснимой галерее, и о его исчезновении. Кто может поручиться, что убийца не требует в письме от несчастной жертвы очередного свидания и, наконец, что он, убедившись в отъезде господина Дарзака, не потребовал свидания сегодня ночью?
В этот момент дверь трактира широко распахнулась. На пороге показался Артур Ранс, приветствовавший нас достаточно флегматично.
XX.
— Вы меня узнаете? — поинтересовался Рультабиль.
— Конечно, — ответил Артур Ранс, — вы — парнишка из буфета. (Стоило видеть, как вспыхнуло от гнева лицо Рультабиля при этом обращении.) Я специально пришел сюда, чтобы пожать вам руку. Веселый вы мальчуган.
После взаимного рукопожатия Рультабиль представил мне господина Артура Ранса и, несколько принужденно смеясь, предложил ему разделить нашу трапезу.
— Спасибо, — почти без акцента ответил американец, — я уже завтракал с господином Станжерсоном.
— А я полагал, что не увижу вас больше, — заметил Рультабиль, — вы же должны были покинуть Францию на следующий день после приема в Елисейском дворце.
Внешне мы с Рультабилем держались достаточно непринужденно, но на самом деле ловили каждое слово нашего собеседника. Бритое, цвета спелой сливы, лицо американца, его распухшие веки и нервное, подергивающееся лицо — все это выдавало в нем законченного алкоголика. Как мог этот человек оказаться сотрапезником господина Станжерсона? В чем причина его близких отношений с известным профессором?
Через несколько дней я узнал от Ларсана, который, как и я, был удивлен и заинтригован присутствием американца и поэтому собрал о нем необходимые сведения, что Артур Ранс принялся усиленно прикладываться к спиртному лет пятнадцать назад, то есть после отъезда из Филадельфии профессора Станжерсона и его дочери. В филадельфийскую пору своей жизни Станжерсоны часто встречали этого ученого — одного из наиболее уважаемых френологов Нового Света. Однажды он сказал большую услугу мадемуазель Станжерсон, остановив с опасностью для жизни лошадей, понесших ее коляску. Возможно, что именно после этого случая кратковременная дружба связала Артура Ранса и дочь профессора. Однако ничто не давало оснований предполагать взаимную любовь.
Откуда мог Фредерик Ларсан получить эти сведения? Он мне этого не сказал, хотя и был в них абсолютно уверен.