Тайна Желтой комнаты

— Что ж, — сказал господин Марке, — так как он не желает идти к нам, мы отправимся к нему сами.

Судебный следователь, его секретарь и жандарм двинулись к лестнице, причем господин Марке сделал знак Ларсану и служащему железной дороги следовать за ними. Рультабиль и я отправились следом.

Вся наша торжественная процессия остановилась у дверей мадемуазель Станжерсон, откуда на стук судебного следователя выглянула горничная Сильвия — маленькая блондинка с волосами, в беспорядке спадавшими ей на лицо, удрученная и заплаканная.

— Господин Станжерсон здесь? — поинтересовался судебный следователь.

— Да, сударь.

— Передайте ему, что я желал бы с ним переговорить.

Сильвия скрылась за дверью, откуда через минуту появился профессор. На него было больно смотреть, он плакал и не скрывал своих слез.

— Что вы еще от меня хотите? — обратился он к судебному следователю. — Разве в подобный момент нельзя оставить меня в покое?

— Господин профессор, мне совершенно необходимо немедленно переговорить с Робером Дарзаком, — значительно произнес господин Марке. — Не можете ли вы уговорить его оставить комнату вашей дочери? В противном случае я буду принужден войти туда с моими сотрудниками.

Профессор ничего не ответил, он посмотрел на судебного следователя и всех его сопровождающих, как жертва смотрит на своих палачей, и вернулся в комнату. Бледный и расстроенный Робер Дарзак тотчас же вышел нам навстречу, но когда несчастный заметил позади Ларсана железнодорожного служащего, его лицо исказилось еще больше — взгляд стал растерянным, и глухой стон невольно сорвался с его губ.

Мы почувствовали, что наступил момент, решающий судьбу Робера Дарзака, все были очень серьезны, и только лицо Ларсана сияло и выражало радость гончей собаки, наконец-то овладевшей своей добычей.

Господин Марке указал на молодого железнодорожника с белокурой бородкой и произнес:

— Вы узнаете этого человека, господин Дарзак?

— Да, — ответил Дарзак голосом, которому он тщетно пытался придать твердость, — это служащий Орлеанской железной дороги со станции Эпиней-сюр-Орж.

— Этот молодой человек утверждает, — продолжал господин Марке, — что видел вас выходящим из вагона в Эпиней…

— Прошедшей ночью, — закончил Робер Дарзак, — в половине одиннадцатого. Это правда.

Воцарилось молчание.

— Господин Дарзак, — произнес судебный следователь прерывающимся от волнения голосом, — господин Дарзак, что вы делали этой ночью в Эпиней-сюр-Орж, почти рядом с тем местом, где убивали мадемуазель Станжерсон?

Робер Дарзак молчал. Он не опустил головы, но прикрыл глаза, либо желая скрыть свое горе, либо из боязни, что в его взгляде прочтут то, что он не желал говорить.

— Господин Дарзак, — настаивал судебный следователь, — можете ли вы описать мне, как провели минувшую ночь?

Робер Дарзак открыл глаза, он уже полностью овладел собой:

— Нет, сударь!

— Подумайте, господин Дарзак, так как если вы изволите настаивать на своем странном отказе, я принужден буду немедленно вас задержать.

— Я отказываюсь.

— Господин Дарзак, именем закона я арестую вас!

Едва судебный следователь произнес эти слова, как Рультабиль сделал резкое движение по направлению к Роберу Дарзаку. Репортер, без сомнения, хотел заговорить, но арестованный одним движением принудил его к молчанию. Жандарм уже приблизился к своему пленнику, однако в этот момент раздался громкий и полный отчаяния крик:

— Робер! Робер!

Мы узнали голос мадемуазель Станжерсон, заставивший содрогнуться каждого из нас, даже Ларсан на этот раз побледнел. Что же касается Робера Дарзака, то он стремительно бросился назад в комнату. Судебный следователь, жандарм и Ларсан устремились за ним, а Рультабиль и я остановились на пороге, пораженные ужасной картиной, открывшейся перед нами.

Мадемуазель Станжерсон, с лицом, покрытым смертельной бледностью, приподнялась на постели, несмотря на усилия двух врачей и господина Станжерсона удержать ее, и протянула свои дрожащие руки к Роберу Дарзаку, которого уже схватили жандарм и Ларсан. Она все понимала. Ее глаза были широко открыты, а обескровленные губы произнесли одно-единственное слово, которого, казалось, никто не разобрал. После этого она закрыла глаза и без чувств рухнула на постель.

Робера Дарзака увезли. В ожидании коляски, за которой отправился Ларсан, мы все остановились в вестибюле, и господин Марке, расчувствовавшись, утирал полные слез глаза.

Мой друг использовал этот момент всеобщего волнения, чтобы обратиться к Дарзаку:

— Вы будете защищаться?

— Нет, — покачал головой арестованный.

— Ну что ж, тогда вас буду защищать я.

Робер Дарзак печально улыбнулся:

— То, что не удалось сделать ни мне, ни мадемуазель Станжерсон, и вам не осилить.

— Ошибаетесь, сударь, — голос Рультабиля звучал спокойно и уверенно, — я непременно смогу вас защитить, хотя бы потому, что знаю гораздо больше вашего.

— Оставьте лучше это дело, — уже раздраженно пробормотал Дарзак.

— Не беспокойтесь, я благоразумно буду знать только то, что потребуется для вашего спасения.

— Вам вообще ничего не следует знать, молодой человек, если вы рассчитываете на мою признательность.