— Да, — сказал он, задумчиво созерцая завитки дыма, которые выпускал из трубки, — да, дорогой друг,
После недолгого молчания, которое я не решился нарушить, он продолжал:
— Вчера вечером, когда я собирался ложиться спать, в дверь моей комнаты постучал господин Робер Дарзак. Я открыл ему, и он сообщил мне, что вынужден уехать завтра утром, то есть сегодня утром, в Париж. Дело, по которому он собирался ехать, было неотложным и в то же время таинственным; неотложным — потому что отложить его, по словам господина Дарзака, было совершенно невозможно, а таинственным — потому что рассказать о нем тоже было нельзя. «Мне приходится ехать, — говорил он, — а между тем я готов полжизни отдать, только бы не оставлять сейчас мадемуазель Станжерсон». Он и не скрывал от меня, что над ней, по его мнению, снова нависла опасность. «Я нисколько не удивлюсь, если следующей ночью что-то случится, — признался он, — и все-таки вынужден ехать. В Гландье я смогу вернуться не раньше чем послезавтра утром».
Я попросил его объясниться и вот что услышал в ответ.