Тайна Желтой комнаты. Духи Дамы в черном

С изумительной ловкостью, благодаря которой он снискал себе известность, мэтр Анри-Робер использовал этот эпизод и попытался объяснить молчание своего подзащитного возвышенностью его души, намекая на моральный долг, который лишь героические сердца способны налагать на себя. Прославленному адвокату удалось окончательно убедить в этом лишь тех, кто знал господина Дарзака, тогда как остальные все еще пребывали в сомнении. Объявили перерыв, затем начался допрос свидетелей, а Рультабийля все не было. Всякий раз, когда отворялась дверь, все глаза обращались на нее, а потом на главного редактора «Эпок», бесстрастно сидевшего на своем месте. Наконец все увидели, как он порылся в кармане и достал письмо. По залу пронесся ропот.

В мои намерения не входит рассказывать здесь обо всех подробностях процесса. Я достаточно пространно описал все этапы дела и не стану навязывать читателям еще один пересказ таинственных событий. Я тороплюсь перейти к действительно драматическому моменту этого незабываемого дня. Он наступил после того, как мэтр Анри-Робер задал несколько вопросов папаше Матье, который, стоя между двумя жандармами, старался опровергнуть обвинение в том, что он убил человека в зеленом. Затем вызвали его жену и сделали очную ставку. Разрыдавшись, она призналась, что «дружила» с лесником и что ее муж об этом догадывался, но вместе с тем заявила, что к убийству ее друга он никакого касательства не имеет. Тут мэтр Анри-Робер попросил суд немедленно заслушать по этому вопросу Фредерика Ларсана.

– В разговоре, который во время перерыва состоялся у меня с Фредериком Ларсаном, – заявил адвокат, – он дал мне понять, что объяснить смерть лесника можно иначе, нежели вмешательством папаши Матье. Интересно было бы узнать гипотезу Фредерика Ларсана.

Приглашенный Ларсан высказался весьма определенно:

– Я не вижу необходимости вмешивать в это дело папашу Матье. Я говорил об этом господину де Марке, однако угрозы трактирщика, по-видимому, запали в ум господина следователя. По-моему, покушение на мадемуазель Стейнджерсон и убийство лесника – одно и то же дело. Люди стреляли по преступнику, бежавшему по двору; они полагали, что попали в него или даже убили, хотя на самом деле он просто оступился, когда заворачивал за угол правого крыла замка. Там преступник наткнулся на лесника, и тот, разумеется, попробовал помешать его бегству. У преступника в руке еще был нож, которым он только что ранил мадемуазель Стейнджерсон, и он нанес леснику смертельный удар в сердце.

Это столь простое объяснение показалось многим, кто интересовался тайнами Гландье, гораздо более правдоподобным. Послышался одобрительный шепот.

– А что же тогда произошло с убийцей? – спросил председательствующий.

– По всей вероятности, господин председательствующий, он спрятался в самом темном уголке этого закутка и, после того как труп был унесен в замок, спокойно скрылся.

В этот миг где-то за стоячими местами раздался молодой голос. Среди общего оцепенения он отчеканил:

– С мнением Фредерика Ларсана по поводу удара в сердце я согласен. Но не согласен с его мнением по поводу того, как преступник покинул двор.

Все обернулись, судебные приставы принялись утихомиривать зал. Председательствующий раздраженно спросил, кто это сказал, и приказал немедленно вывести постороннего, но тот же голос воскликнул:

– Это я, господин председательствующий, это я, Жозеф Рультабийль!

Глава 27, в которой Рультабийль появляется в лучах славы

Что тут поднялось! Слышались крики женщин, кому-то сделалось плохо. Ни о каком уважении к суду не было и речи. Суматоха охватила весь зал. Все хотели посмотреть на Жозефа Рультабийля. Председательствующий кричал, что велит очистить помещение, но его никто не слушал. Тем временем Рультабийль перескочил через балюстраду, отгораживающую сидячие места, яростно работая локтями, протиснулся к своему главному редактору, и они крепко обнялись; затем он забрал свое письмо, сунул его в карман и сквозь толпу добрался до места для свидетелей – улыбающийся, счастливый, с растрепанными рыжими волосами, которые, казалось, подчеркивали блеск его круглых глаз. Он был одет все в ту же английскую пару, которую я видел на нем в день отъезда, но невероятно потрепанную; пальто висело на одной руке, в другой он держал кепи.

– Прошу меня извинить, господин председательствующий, – сказал он, – но трансатлантический лайнер опоздал. Я прибыл из Америки. Я – Жозеф Рультабийль.

Зал взорвался смехом. Все радовались, что этот мальчишка наконец приехал. Людям казалось, что с них снята огромная тяжесть и они могут вздохнуть спокойно. Все чувствовали уверенность, что он и в самом деле привез с собою правду, что он скажет им ее.

Однако председательствующий был вне себя:

– Ах, так это вы – Жозеф Рультабийль! Я покажу вам, как издеваться над правосудием! Пока мы примем относительно вас решение, я своею властью оставляю вас в распоряжении суда.