Тайна желтой комнаты. Заколдованное кресло

Средь множества бумаг, документов, мемуаров, газетных вырезок, следственных материалов относительно тайны Желтой комнаты, которыми я располагаю, есть одна любопытнейшая вещь. Это знаменитое описание допроса всех причастных к этому делу, состоявшегося в тот день после полудня в лаборатории профессора Станжерсона в присутствии начальника полиции. Свидетельством этим мы обязаны перу господина Малена, судейского секретаря, который, подобно судебному следователю, предавался на досуге литературным трудам. Описание должно было войти в книгу под названием «Мои допросы», которая так никогда и не увидела света. Мне передал его сам секретарь вскоре после неслыханной развязки этого процесса, единственного в своем роде во всей судебной летописи.

Вот оно. Это уже не сухой перечень вопросов и ответов. Судейский секретарь нередко излагает свои личные впечатления.

Свидетельство судейского секретаря

«Вот уже час, как мы со следователем находимся в Желтой комнате вместе с подрядчиком, который, следуя планам профессора Станжерсона, строил флигель. Подрядчик пришел вместе с рабочим. Господин де Марке приказал полностью очистить стены, то есть велел рабочему снять наклеенные на них обои. Простучав их заступом и молотком, мы удостоверились, что никакого отверстия в них нет. Пол и потолок мы тоже долго исследовали, но так ничего и не нашли. Да и нечего было находить. Господин де Марке в полном восторге непрестанно повторял:

– Какое дело, господин подрядчик, какое дело! Вот увидите, мы никогда не узнаем, каким образом убийце удалось выйти из этой комнаты!

Тут господин де Марке, лицо которого буквально светилось оттого, что он ничего не мог понять, соизволил вдруг вспомнить, что долг его заключается в обратном, то есть как раз в том, чтобы стараться понять, и позвал жандармского бригадира.

– Бригадир, – сказал он, – ступайте в замок и попросите прийти ко мне сюда, в лабораторию, господина Станжерсона и господина Робера Дарзака, а также папашу Жака и велите вашим людям привести ко мне сторожа и его жену.

Через пять минут все эти лица собрались в лаборатории. Начальник полиции, который только что прибыл в Гландье, тоже пришел к нам. Я сидел за письменным столом господина Станжерсона и уже готов был начать работать, как вдруг господин де Марке произнес маленькую речь, столь же оригинальную, сколь и неожиданную. Он начал так:

– Господа, если вы пожелаете, то мы можем отказаться от старой, испытанной системы допросов, ибо они на этот раз ничего не дадут. Я не собираюсь вызывать вас к себе по очереди, нет. Мы все останемся здесь: господин Станжерсон, господин Робер Дарзак, папаша Жак, сторож и его жена, господин начальник полиции, господин судейский секретарь и я. И пускай все мы окажемся на равных правах, пускай сторож и его жена забудут на время, что они арестованы. Мы просто, так сказать, поговорим! Я позвал вас всех сюда просто побеседовать. Мы находимся на месте преступления – так о чем же нам говорить, как не о самом преступлении? Вот и обсудим его! Давайте это сделаем! Поговорим свободно, выскажем и умные, и глупые вещи. Будем говорить все, что придет нам в голову! Будем действовать без всякого метода, ибо никакой метод нам помочь не в силах. Я обращаю горячую молитву к божественному случаю, случаю на пути нашего познания! Итак, начнем! – Закончив свою речь, он, проходя мимо, шепнул мне тихонько: – А? Каково? Представляете себе, какая сцена! Нет, вы только вообразите! Я сотворю из этого коротенький акт для водевиля. – И он радостно потер руки.

Я перевел взгляд на господина Станжерсона. Надежда, которую, должно быть, пробудило в его душе последнее сообщение врачей, заявивших, что после полученных ранений мадемуазель Станжерсон может остаться в живых, не стерла с этого благородного лица следы величайшего горя.

Человек этот, который уже почти простился навек со своей дочерью, все еще не мог прийти в себя. Его голубые глаза, такие ласковые и ясные, исполнены были невыразимой печали. Мне доводилось несколько раз видеть господина Станжерсона во время общественных церемоний. С первой встречи я был поражен его взглядом, чистым, словно взгляд ребенка, это был сказочный, возвышенный, неземной взгляд изобретателя или безумца.