— Зачем же вы продолжаете отпираться? — воскликнул г-н де Марке, поворачиваясь к сторожу и его жене. — Полиция, по-вашему, глупее вас! Все говорит о том, что вы были снаружи, возле флигеля, когда произошла трагедия. Что вы там делали? Не хотите сказать? Так вот, ваше молчание свидетельствует о вашем соучастии! И я со своей стороны, — сказал он, обращаясь к г-ну Станжерсону, — я со своей стороны не могу объяснить исчезновение убийцы иначе как с помощью этих двух сообщников. После того как дверь была выбита — а вы, господин Станжерсон, вы целиком были заняты вашей прекрасной дочерью, — сторож и его жена помогли бежать этому негодяю, который проскользнул, спрятавшись за них, к окну в прихожей и выпрыгнул в парк. Сторож закрыл за ним и окно, и ставни.
— Этого не может быть, — вступил в разговор г-н Станжерсон. — Я не верю ни в виновность моих сторожей, ни в их соучастие, хотя и не понимаю, что они делали в парке в такой поздний час. Повторяю: этого не может быть, во-первых, потому, что сторож держал лампу и, не сходя с места, стоял на пороге комнаты; во-вторых, потому, что сам я, как только была выбита дверь, сам я опустился на колени возле тела моей дочери,
— Что думаете по этому поводу вы, господин Дарзак, ведь вы еще ничего не сказали? — спросил следователь.
Г-н Дарзак ответил, что он ничего не думает.
— А вы, господин начальник полиции?
Г-н Дакс, начальник полиции, до этой минуты лишь слушал и изучал обстановку. И только теперь наконец он соизволил разжать губы.
— В ожидании, пока отыщут преступника, необходимо установить мотивы преступления. Возможно, это продвинет нас немного, — заметил он.
— Господин начальник полиции, — поспешил вмешаться г-н де Марке, — преступление, как мне кажется, совершено из чувства низкой ревности. Следы, оставленные убийцей, грубый платок и грязный берет — все это наводит на мысль о том, что убийца отнюдь не принадлежит к высшему классу общества. Возможно, сторож и его жена могли бы просветить нас на этот счет…
Повернувшись к г-ну Станжерсону, начальник полиции продолжал невозмутимым тоном, который, на мой взгляд, свидетельствует о крепком уме и сильно закаленном характере:
— Мадемуазель Станжерсон собиралась, насколько я понимаю, в скором времени выйти замуж?
Профессор бросил горестный взгляд на г-на Робера Дарзака.
— Да, за моего друга, которого я счастлив был бы назвать своим сыном… за господина Робера Дарзака…
— Мадемуазель Станжерсон чувствует себя много лучше и очень скоро оправится от ран. Так что эта свадьба, насколько я понимаю, всего, лишь отложена, не так ли, сударь? — продолжал настаивать начальник полиции.
— Надеюсь…
— Как! Вы в этом не уверены?
Г-н Станжерсон молчал. Г-н Робер Дарзак казался взволнованным, я заметил, как дрожала его рука, державшая цепочку часов, ибо от меня ничего не скроешь. Г-н Дакс кашлянул, как это делал г-н де Марке, когда бывал в замешательстве.
— Поймите меня, господин Станжерсон, — сказал он, — в таком запутанном деле мы ничего не должны упускать, мы должны знать все, вплоть до малейшей, самой незначительной детали, имеющей отношение к пострадавшей… Какая-нибудь мелочь, на первый взгляд сущий пустяк, и то… Что же заставляет вас сомневаться — и это теперь, когда мы почти уверены в возвращении к жизни мадемуазель Станжерсон, — что заставляет вас сомневаться в возможности этой свадьбы? Вы сказали: „Надеюсь“. Надежда эта кроет, на мой взгляд, некое сомнение. Почему вы сомневаетесь?
Г-н Станжерсон сделал над собой видимое усилие.
— Да, сударь, — признался он в конце концов. — Вы правы. Лучше вам знать это. В противном случае, если я скрою этот факт, он может показаться значительным. Господин Робер Дарзак, я полагаю, придерживается того же мнения.
Г-н Дарзак, бледность которого в эту минуту показалась мне совершенно ненормальной, подал знак, что он согласен с профессором. Если г-н Дарзак ответил только знаком, то это, думается, потому, что он не в силах был произнести ни слова.