И осталось для Смайли в жизни только одно, так же, впрочем, мало совместимое с его внешностью, как и его любовь к женщине и страсть к непризнанным поэтам, — речь идет о работе Смайли, ибо он был офицером разведки. Ему нравилась эта профессия, милосердно снабдившая его коллегами, столь же неброскими внешне, как и он сам, и такого же негромкого происхождения. Она же ему подарила то, что ему больше всего нравилось в жизни: возможность исследовать тайны человеческого поведения и находить удовольствие в своих собственных умозаключениях и выводах.
Еще в двадцатые годы, когда Смайли, закончив не слишком знаменитую школу, неуклюже переваливаясь и моргая, очутился в монастырском заточении столь же не слишком знаменитого оксфордского колледжа, он мечтал о легендарных университетских братствах и о жизни, посвященной раскрытию тайн литературы Германии семнадцатого века. Но его наставник, знавший характер Смайли лучше, чем сам юноша, мудро увел его от почестей и лавров, вне всякого сомнения предназначенных ему в будущем. Однажды чудным июльским утром Смайли, смущенный и изрядно порозовевший по этой причине, сидел перед комиссией Комитета по академическим исследованиям в зарубежных странах — организации, о которой он почему-то никогда ранее не слыхал. Джибиди (его наставник) как-то странно охарактеризовал тогда это мероприятие: «Пускай эти люди тебя проэкзаменуют, Смайли, может статься, ты им подойдешь. Платят они достаточно мало, чтобы ты смог очутиться в приличной компании».
Смайли был недоволен и недовольства своего не скрывал: Джибиди, всегда такой точный и откровенный, сейчас явно пытался напустить тумана. В приступе легкого раздражения он согласился отложить на время свой ответ на предложение, сделанное ему университетским обществом «Олл соулз», до того как увидится с «таинственными людьми» Джибиди.
Ему не представили ответственных членов комиссии, но добрую половину из них он и так знал. Среди них были Филдинг, медиевист из Кембриджа, Спарк из Колледжа восточных языков, и Стид-Эспри, однажды ужинавший за Почетным столом в тот вечер, когда Смайли тоже был гостем Джибиди. Что ж, Смайли вынужден был признать, что компания экзаменаторов была впечатляющей. То, что Филдинг выбрался на свет из своей библиотеки, больше того, из Кембриджа, одно это свидетельствовало о многом — да что тут говорить, это уже было само по себе чудо. Впоследствии Смайли вспоминал об этом экзамене, или, если хотите, своего рода интервью, как об экзотическом стриптизе: каждое точно выверенное движение, каждый вопрос и тем более ответ снимали очередной покров, очередную тайну с той или иной части загадочной организации. В конце концов Стид-Эспри, бывший, по всей видимости, председателем экзаменационной комиссии, сорвал последнюю вуаль, и правда предстала перед юношей во всей своей ослепительной наготе. Ему предлагалось место в той конторе, которую за неимением лучшего названия Стид-Эспри, краснея, обозначил как Сикрет Сервис.
Смайли попросил время на обдумывание предложения. Ему дали на это неделю. Никто ни слова не сказал о деньгах.
В тот же вечер он остановился в Лондоне в каком-то приличном заведении и отправился в театр. У него было как-то странно легко на сердце, и это его беспокоило. Он отлично знал, что примет предложение, что мог бы ответить утвердительно уже там в конце интервью. От этого шага его удержали инстинктивная осторожность и, может быть, понятное и простительное для него желание пококетничать с Филдингом.
А потом он дал согласие, и началась подготовка: анонимные загородные дома, анонимные инструкторы, много поездок. Неожиданно забрезжила и стала все яснее вырисовываться перспектива работы в полном одиночестве.
Первое его оперативное задание было относительно приятным: двухгодичное назначение «инглише доцентом» в провинциальный германский университет. Лекции о Канте и каникулы в охотничьих домиках в Баварии он проводил вместе с группами разношерстных, но всегда торжественно-напыщенных немецких студентов. В конце каникул некоторых из них Смайли привозил в Англию, предварительно наметив потенциальных кандидатов и нелегальным путем передав в Бонн свои рекомендации; за два года работы на этом месте он так и не узнал, принял ли кто-нибудь к сведению и воспользовался ли его рекомендациями. У него не было возможности удостовериться в том, что на рекомендованных им студентов выходили соответствующие службы; Смайли не знал и того, доходили ли его послания по адресу. Даже когда он был в Англии, у него не было связи со своим департаментом.