Работа была новая, угроза (реальная) для общества была невелика, и поначалу ему даже понравилось заниматься этим делом. Но приходили новые люди, более молодые и со свежими мозгами. Продвижение по службе уже не грозило Смайли, и постепенно до него стало доходить, что он дожил до среднего возраста, так никогда и не почувствовав всей прелести молодости, и что он — самым учтивым и милым образом — поставлен на полку.
Все изменилось. Стид-Эспри покинул эту цивилизацию и отправился на освоение более древней, в Индию. Джибиди погиб: в 1941 году он сел на поезд в Лилле в компании своей радистки, родом из Бельгии, и больше о них никто ничего не слышал. Филдинг тоже был не в счет — обвенчан на своей новой диссертации о Роланде. Остался только Мэстон, карьерист Мэстон, рекрут военного времени, советник министра по вопросам разведки и контрразведки, «первейший кандидат», как его окрестил когда-то Джибиди. Появление НАТО, отчаянные попытки, предпринятые американцами, изменили саму сущность работы Сикрет Сервис. Ушли в прошлое времена Стида-Эспри, когда, нравилось тебе это или нет, но приказы ты получал у него в комнатах или в клубе за рюмкой доброго старого портвейна. На смену вдохновенной любительской работе горстки высококвалифицированных и плохо оплачиваемых людей пришла другая эффективность, бюрократическая. Главным стало искусство интриги в большом правительственном департаменте, созданном не без активного участия опять же того самого Мэстона, с его дорогами и прекрасно сшитыми костюмами и дворянским титулом, с его живописной седой шевелюрой и серебристыми галстуками. Он оказался здесь как никто на месте, этот Мэстон, помнивший день рождения своей секретарши и о манерах которого ходили легенды среди дам министерской приемной. С вежливыми извинениями расширяя границы своей империи и с нескрываемым сожалением перебираясь во все более роскошные кабинеты, Мэстон устраивал у себя в Хенли роскошные приемы и не упускал случая поднять собственный авторитет за счет успехов своих подчиненных.
Его подсунули во время войны, профессионального бюрократа из цивильного департамента, человека, призванного работать с бумагами и совмещать красоту своих секретарш с громоздкой бюрократической машиной. Великим мира сего больше импонировал тип человека, им знакомый, который из любого цвета был в состоянии произвести только один — серый, человека, который знал, кто его хозяин, и с которым не стыдно было подниматься по служебной лестнице. А это он здорово умел делать! Им нравилась его робость, когда он извинялся за ту компанию, с которой ему приходится водиться на работе, нравилась и его неискренность, когда он защищал своих подчиненных, его гибкость в формулировках каких-либо обязательств. Но он никогда не отказывался от преимуществ, которые заключает в себе сфера деятельности плаща и кинжала, но только на свой манер: перед своими хозяевами он надевал плащ, а кинжал предоставлял вынимать своим подчиненным. Номинально Мэстон не являлся главой Сервис — он всего лишь советник министра по вопросам разведки и контрразведки и, как его раз и навсегда окрестил Стид-Эспри, Главный Евнух.
Это был совершенно новый для Смайли мир: ярко освещенные коридоры, ловкие и пронырливые люди. Он чувствовал себя скучным и старомодным, вспоминая с тоской ветхий дом с террасой, где все это зарождалось когда-то. Этот дискомфорт плачевно отражался и на его внешности: Смайли чаще горбился и больше, чем когда-либо, напоминал лягушку. Он часто моргал и получил прозвище «Крот». Но его молоденькая секретарша обожала своего шефа и говорила о нем не иначе как «мой милый плюшевый мишка».
Он был уже слишком стар, чтобы отправить его на агентурную работу за рубеж, и Мэстон высказался вполне определенно: «Знаете, старина, хотите вы этого или нет, но после того, как вы пошарили во время войны по Европе, вам там больше нечего делать, так что сидите, дорогуша, дома и поддерживайте огонь в камине».
Все это должно в какой-то степени помочь читателю понять то обстоятельство, что в два часа ночи в среду, 4 января, Джордж Смайли находился на заднем сиденье лондонского такси, направляясь к Кембридж Серкус.
2. Мы работали круглые сутки
В такси он чувствовал себя в безопасности. В безопасности и в тепле. Тепло было, правда, контрабандное, домашнее. Смайли захватил его из постели и теперь стремился тайно провезти через промозглую январскую ночь. Ну, а чувство безопасности возникало из-за ощущения нереальности происходящего. Ему казалось, что это не он, а его привидение катится в ночной час по улицам Лондона и наблюдает за несчастными искателями удовольствий, торопливо спешащими под своими зонтиками, подглядывает и за проститутками, обернутыми в полиэтилен, как подарки. Это не он, а его привидение выбралось из глубокого колодца сна и прекратило резкий трезвон телефона на столике у кровати…